Берлинский синдром что это в психиатрии
Понятие и терминология по версиям разных психологов
Многим знаком термин «стокгольмский синдром», означающий то, что заложник начинает принимать и понимать захватчика. Такой термин был введен криминалистом Нильсом Бейеротом, проанализировавшим ситуацию захвата заложников, возникшую в одноименном городе в 1973 году.
А что такое «берлинский синдром»? Связано ли это психологическое явление с Берлином, в чём его суть?
Есть ли вообще такое понятие как берлинский синдром в психологии?
В национальной психологической энциклопедии встречается термин – синдром Берлина (Berlin). Это конкретное заболевание, обусловленной физиологическими причинами. Больной страдает олигофренией, имеет характерную внешность: небольшой рост, чрезмерно худые ноги, избыточно подвижные суставы, недоразвитость половых органов, сухость кожи.
Заболевание слабо изучено, вероятно, представляет собой сочетание нескольких других патологий и вызвано дисфункцией гипофиза. Исследовано всего 4 заболевших, всё из одной семьи. Но этот синдром не имеет отношения к тому, о котором спрашивают интересующиеся «берлинским синдромом».
Что же это такое?
О фильме и названии
Название «стокгольмский синдром» оказалось очень удачным, легко запоминающимся. Что мешает называть другие интересные, но слабо изученные официальной наукой понятия по аналогии? Московский синдром, Ватиканский синдром, Берлинский синдром…ни одного из этих понятий в официальной психологической науке не существует.
Но названия броские и тут же вызывают ассоциации со стокгольмским синдромом. Неудивительно, что новый триллер, вышедший в 2017 году и получивший название «Берлинский синдром» привлекает массу внимания.
Сразу кажется, что речь пойдет о чем-то интригующем, мало изученном и неожиданном. Тысячи людей принялись искать, что такое берлинский синдром в психологии, вбивая этот вопрос в поисковики. Но такого понятия не существует! По крайней мере официальная наука пока данное явление не рассматривает.
В то же время будет глупым отрицать, что подобное понятие может быть наукой ещё принято. Ведь и термин «стокгольмский синдром» вошел стал устойчивым выражением, описывающим совершенно конкретное психологическое явление, не сразу. Рассмотрим, что же может иметься в виду под берлинским синдромом, согласно фильму.
Берлинский синдром от Мелани Жюстен
Фильм снят по одноимённой книге, авторства Мелани Жюстен. Книга не переводилась на русский язык, но судя по интересу, который вызвал фильм, это очень вероятно. В фильме речь идёт о путешественнице – Клэр, которая посещает Берлин без определённых целей, просто посмотреть город.
Она завязывает знакомство с привлекательным молодым человеком – Энди, по профессии школьным учителем. Знакомство обещает быть приятным, они прекрасно проводят время вдвоем, сначала прогуливаясь по городу, а затем переходя к более тесной близости. Проснувшись после чудесной ночи, Клэр обнаруживает, что Энди случайно запер её в квартире, когда уходил на работу.
Сначала это не вызывает подозрений, но постепенно она понимает, что это далеко не случайность…Они припоминает некоторые слова любовника, и обнаруживает, что в них есть новый смысл, который ранее от неё ускользнул…
Например, он говорил, что можно не сдерживать себя под порывом страсти, если никто не видит.
Одним словом, Энди не отпускает молодую женщину. Он не груб с ней, даже внимателен, единственное, что он делает – это лишает её свободы, плюс не ограничивает себя в своих желаниях. А что же чувствует Клэр? Её чувства противоречивы. Она испытывает ненависть, которую должна чувствовать жертва по отношению к мучителю, но явно есть и другие эмоции.
Их сложно понять. Именно они и названы «берлинским синдромом». По сути, автор книги и авторы фильма заняты исследованием – что такое берлинский синдром? Что происходит с Клэр, почему её отношение из вполне понятного желания вырваться и ненависти к человеку, который этого не даёт, превращается в нечто странное, непонятное и противоречивое.
Возможно, дело в искусственной близости, созданной захватчиком, и человеку в таких условиях естественно начинать чувствовать что-то положительное, иначе он сойдет с ума. Возможно, только определённый склад личности способен испытать положительное и противоречивое влечение к агрессору. Как показывает статистика ФБР (1200 случаев захвата в забаррикадированном здании), стокгольмский синдром был отмечен только у 8% заложников.
Может быть, Клэр действительно оказалась той самой, у которой возможен Берлинский синдром, а может, это возможно у многих? Сколько женщин оказываются жертвами домашнего насилия, просто потому что вовремя не способны остановиться и разорвать свою привязанность к человеку, который явно опасен?
Все эти вопросы ставятся в фильме, но ответ на них довольно смутный. Любой зритель может выдвинуть свою версию, что же такое «берлинский синдром», он то же самое, что стокгольмский, или нет – и единства мнений не будет.
Что касается мнения специалистов, то можно предположить, что и здесь, как в случае со стокгольмским синдром, оно будет довольно прозаичным. Исследователи от науки рассматривают «стокгольмский синдром» как вариант нормальной реакции человеческой психики на определённую стрессовую ситуацию.
«Берлинский синдром» можно считать такой же индивидуальной реакцией на конкретную ситуацию: ты оказываешься жертвой и вынужден поддерживать тесные отношения маньяком и захватчиком.
Источник
Влечение
Есть один немецкий актер, которому я давно и основательно симпатизирую – Макс Римельт. Впервые я наткнулась на этого парня в молодежной комедии «Девочки сверху», которая была одним из клонов популярного в то время «Американского пирога». Так вот в «Девочках…» Макс играл безнадежно влюбленного подростка, которому одна из главных героинь постоянно отказывала, т.к. считала его «маленьким» и упорно не воспринимала как сексуальный объект. Мне самой, сидящей по другую сторону экрана, при этом от всей души хотелось надавать ей по щекам с воплями «дура! протри глаза!», потому что лично во мне Римельт тогда вызывал далеко не сестринские чуйства!..
Волк и овца. В смысле – герои фильма “Берлинский синдром” (2016 г.).
В дальнейшем мы с Максом встречались еще в нескольких его работах, хотя целенаправленно фильмов с его участием я не искала. И вот пару лет назад с нами обоими случилось «Восьмое чувство» – сериал из двух сезонов производства близких родственников по фамилии Вачовски, которые никак не могут определиться со своей половой принадлежностью (то они братья, то они сестры…). Там Римельт показал себя уже не робким олененком Бемби, а брутальным и опасным лосем самцом, блеснув наравне с остальными героями в целом калейдоскопе эротических сцен.
И вот, наконец, для меня пришло время «Берлинского синдрома», который я посмотрела буквально накануне вечером. Этот триллер германо-австралийского производства вышел в 2016 году, а в качестве партнерши Макса выступила актриса Тереза Палмер, которую я раньше видела в картинах «Я – четвертый», «И гаснет свет…» и «Тепло наших тел». Справились ли ребята со сложной психологической историей про созависимые отношения? – Давайте разберемся.
Влюбленность
Клэр – туристка из Австралии, которая оказывается проездом в Берлине и явно ищет каких-то приключений или нового опыта. И то, и другое не заставляет себя долго ждать, персонифицировавшись в привлекательном местном жителе Энди, который очарует Клэр легкостью общения, псевдо философскими размышлениями и робкими мимолетными касаниями рук (тут режиссер творит небольшое волшебство, показывая трепетность и чувственность подобной ласки)…
Уже в начале фильма у Клэр довольно болезненный вид, с этими ее угловатыми локтями-коленками и синюшными кругами под глазами. Она даже улыбается как-то вымученно – ну, прям канон жертвы: бери да угнетай!.. В противовес ей Энди практически пышет здоровьем, аки взращенный на сдобном хлебе и крафтовом пиве бюргер из благополучной семьи: пробежки по утрам, вино за ужином, влюбленные ученицы на уроках. Тем не менее, он обращает внимание на Клэр с ее склонностью к анорексии и приводит к себе домой – ради плотских удовольствий. Тут между героями случается довольно недурственная химия, но по утру Энди уходит на работу, якобы случайно заперев Клэр в квартире. Та по наивности даже не особо паникует, а скорее тешит свое женское самолюбие – вот ведь как парню крышу-то снесло! Решил сразу не отпускать, а еще удовлетворить(ся) разок-другой. Однако через пару деньков дело приобретает неожиданный поворот, когда Энди привязывает Клэр к кровати – совсем не ради добровольных сексуальных игрищ…
Вот до чего может довести совместное собирание пазла с женщиной, которой ты не даешь самореализоваться в социуме! (Да и вообще выйти в социум не даешь.)
Одержимость
«Берлинский синдром» поставлен по одноименному роману Мелани Йоостен (увы, не читала) и отсылает нас к идиоматическому выражению «стокгольмский синдром» (созависимые отношения между угнетателем и угнетенным, когда жертва излишне привязывается к своему мучителю). Но при настолько потенциально богатой теме «Берлинскому синдрому» не хватает какого-то надрыва и остросюжетности: кино это получилось даже не про напряженный саспенс, а скорее про атмосферу (начиная от «танца рук») и про неоднозначность всего происходящего.
В сюжете нет откровенного насилия или шокирующих сцен. Он лишь непредвзято демонстрирует очередную разновидность человеческого взаимодействия – у героев оно вот такое. Клэр, проникаясь к тюремщику какими-то сомнительными чувствами, не сбегает, когда у нее появляется шанс сбежать, а Энди, очевидно, привлекает не какой-то запредельный садизм, а сам факт удержания женщины с возможностью проводить время в ее обществе, когда ему только заблагорассудится. Таким образом, «Берлинский синдром» зависает где-то между мелодрамой и триллером, не склоняясь ни в одну из сторон – и потому иногда топчется на месте.
Догадайтесь, кто тут кого и к чему принуждает…? – Сложные перипетии отношений жертвы и маньяка.
Но в целом, я получила свою дозу впечатлений от встречи с кумиром эротической фантазией своего пубертатного периода и от неспешного повествования, которое при всей своей тягучести и рефлексии все-таки спровоцировало меня на написание этой статьи. Если вы любите камерные истории с ограниченным кругом действующих лиц – то вам сюда, в изолированную квартирку Энди с армированными окнами и поперечной задвижкой через всю дверь.
ПС. Про нездоровые созависимые отношения (правда, уже в браке) более обстоятельно рассказано в сериале «Большая маленькая ложь», который в силу своего хронометража глобальнее подходит к рассмотрению обозначенной проблемы.
Источник
Название новой кинокартины — «Берлинский синдром» — австралийского режиссера и сценариста Кейт Шортланд, вышедшей на большие экраны в последний день второй декады июля, автоматически отсылает нас к другому синдрому — стокгольмскому. Последний термин обозначает своеобразный защитный механизм: если сопротивление бесполезно или невозможно, то, чтобы не сойти с ума, в ряде случаев и чаще всего у женщин, похищенных, взятых в заложницы или испытавших над собой насилие, возникает странная реакция — симпатия, привязанность к агрессору. В кинематографе эта тема обыгрывалась уже не раз. Из последнего стоит вспомнить «Плохого парня» (2001) Ким Ки Дука и «Портрет в сумерках» (2011) Ангелины Никоновой. А вот о берлинском синдроме — слышим впервые. Отсюда справедливый вопрос: что это за зверь такой и с чем его едят?
Фильм начинается с того, что австралийская туристка Клэр (Тереза Палмер) прибывает в Берлин, где случай сводит ее с милым преподавателем английского и физкультуры Энди (Макс Римельт). Они проводят вместе целый день, и этот день производит на Клэр большое впечатление. Настолько большое, что, несмотря на то, что она собиралась на следующий день отчалить из столицы Германии, она отправляется в книжный магазин, возле которого они и встретились вчера. Разумеется, она находит его там. Дальше, понятно, молодые люди не могут, точнее, не хотят противится охватившему их желанию — для этого они едут в холостяцкую обитель Энди, находящуюся в заброшенном доме. Это сразу же настораживает, как и то, что окна у него в квартире не открываются — настораживает всех, то есть зрителей, но не Клэр. А если учесть мрачноватую, тревожную музыку, фон, на котором Энди и Клэр предаются страсти, сложно назвать беззаботно-романтическим. Скорее, это прелюдия к чему-то, мягко говоря, страшному и нехорошему. На поверку так оно и оказывается.
Утром, собираясь покинуть своего любовника, Клэр обнаруживает, что заперта. Забыл оставить ключи, беззаботно, точно ничего не произошло, оправдывается Энди, придя с работы. Но нашей наивной протагонистке не удается выбраться и после. А когда она предпринимает безрезультатную попытку прорваться сквозь укрепленные окна, то Энди просто ее связывает и все. Точнее, нет, не все: он берет в руки фотоаппарат и щелкает связанную Клэр. На память. Так, кстати, будет повторяться каждый день, независимо от того, в каком состоянии находится наша героиня. Зачем это ему нужно?
Кажется, что эта мелочь совершенно лишняя: Энди — не фотограф, и с фотоискусством эти снимки никак не связаны. Но если учесть, что он так и не смог справиться с психологической травмой, вызванной уходом матери, все становится на свои места. Энди требуется зафиксировать, что это действительно было. Он не то чтобы не доверяет своей памяти — ему требуются подтверждения, факты. Детской травмой к тому же и определяется его паталогическая склонность к похищению и удержанию. По ходу фильма выяснится, что Клэр далеко не единственная жертва маньяка. Да-да, маньяка: через какое-то время он ликвидирует своих пассий. Видимо, выступая противником однообразия: скука в отношениях не допустима. Но мы сильно ускакали вперед.
По поводу фотографий добавим лишь, что они нужны будут в конце фильма: именно с помощью них Клэр и выберется на свободу. Так что у Кейт Шортланд все продумано. Этим фильм и выделяется на фоне многих других авторских картин: ничего лишнего. Все строго подогнано друг к другу. Однако именно это и портит ленту: в ней не остается темных пятен, загадок, тайн. Она полностью раскрывает сама себя, как высказывание, не только не нуждающееся, но и отвергающее в своей полноте любые комментарии и домысливания. Словно режиссер хочет максимально упростить свое детище, чтобы месседж дошел до всех без исключения, кто решится потратить два часа на просмотр. И это ставит «Берлинский синдром» в какое-то странное положение: с одной стороны, это явно кино из разряда «не для всех», с другой — все так разжевано, что становится откровенно тоскливо.
От скуки не спасает и саспиенс, которого в избытке. Режиссер начинает нагнетать обстановку еще задолго до того, как это нужно — с первых кадров, будто Шортланд старается сразу же настроить зрителя на то, что будет развертываться в дальнейшем, чтобы его внимание, не дай бог, не соскочило, не переключилось на что-нибудь другое. Но держать в напряжении два часа при минимализме по части драматургии, а она действительно хромает — дело, по сути, безнадежное, невыполнимое. И, понятно, что Шортланд с этой задачей не справляется. Уже где-то к середине фильма начинаешь уставать от этого постоянного нагнетания, усиления напряжения, которое не спадает ни на секунду.
Так что ближе к одной трети до окончания фильма этого окончания ждешь уже с большим нетерпением. И даже как-то совершенно индифферентно, выберется ли Клэр из лап маньяка или нет. Да это, если разобраться, не так уж и важно, ибо посыл фильма ясен, суть «нового» «географического» синдрома раскрыта: никакой любви-симпатии к агрессору. Борьба до последней капли крови. Не сдаваться, несмотря ни на что. Сопротивление — до последнего. Это — берлинский синдром. Но почему именно берлинский? Есть ли в этом какой-то политический оттенок?
В картине всплывает упоминание берлинской стены, но этого явно недостаточно для создания сильной политической метафоры. Наоборот, стена — это нечто необязательное, лишнее, внешнее. «Люди могут задыхаться где угодно, стена для этого не нужна», — говорит Энди. И он лучше всех сам и олицетворяет эту идею: он задыхается безо всяких стен. Как, собственно, и Клэр. Иначе сложно объяснить, чего это ради она вдруг сорвалась и рванула на другой континент.
Сама она не могла ответить на этот вопрос. В одном месте она говорит о том, что хочет собрать альбом из фото немецкой архитектуры, в другом — объясняет желанием получить порцию «жизненного опыта». Но почему «жизненный опыт» — в представлении Клэр — намертво связан с какой-то необдуманностью, наплевательством, безрассудством. То она пьет пиво на крыше с какой-то странноватой компанией, то в чужой стране едет на ночь к практически незнакомому мужчине непонятно куда. Думать-то надо, так и хочется сказать в ответ на ту ситуацию, в которой наша героиня и оказалась в конечном счете — запертой в четырех стенах. В Берлине. Отсюда и название синдрома. В принципе, география могла быть какой угодно. А то, что выбрана была столица Германии, так это личные пристрастия режиссера.
Как ни крути, а Шортланд так и не смогла вырасти. Первая ее полнометражная работа — «16 лет. Любовь. Перезагрузка» — была, как следует из названия, о девочке-тинэйджере. Этому же периоду посвящен и третий (работу для ТВ считать не будем) ее фильм. Который можно было бы охарактеризовать, как «коллекционер» (а именно на «Коллекционере» Фаулза и базируется фабула «Берлинского синдрома») для подростков. Им он будет понятен и близок. И вообще, складывается такое впечатление, что именно на эту возрастную группу и была ориентирована картина, учитывая ее простоту-разжеванность, избыточность саспиенса и безалаберность главной героини.
Источник
Новый садомазохистский триллер “Берлинский синдром” содержит спойлер уже в названии, отсылающем к известному “стокгольмскому синдрому”: пленник/пленница непременно увязнет в сети тирана и даже найдет ему оправдание. Намек фильм содержит, но обманет. Это вообще фильм загадок. Как, вероятно, и положено триллеру.
Действие протекает в самом заброшенном уголке Восточного Берлина – на территории бывшей ГДР. Что обеспечит не слишком оригинальной истории претензию на метафоричность: возникнет тень берлинской Стены, сгубившей многие жизни.
Будет много соблазнов увидеть в картине то жесткую руку Хичкока, то хладнокровную графичность Ханеке, то любимые коллизии раннего Поланского – соблазны мелькнут и забудутся. Перед нами странный плод сотрудничества уже вполне опытного австралийского режиссера Кэйт Шортлэнд с весьма сильными актерами и совсем пропащим сценаристом: что ни диалог – рекорд неказистости, что ни ситуация – одни вопросы и нет ответов. Но при этом смотреть можно.
Клер прибыла в Берлин из австралийского Брисбейна и теперь изумленно озирается, восторгается архитектурой, хочет делать о ней фотокнигу. Озираясь, толкнет Энди, и тот рассыплет клубнику. Она смазлива (в этой роли австралийская красавица Тереза Палмер) он вылитый Бен Аффлек (играет обаятельный Макс Римелт), и ясно, что будет роман. Но оба проявляют нездешнюю робость и вопросом, который уже ясен всем нам, займутся только при второй встрече – в библиотеке. Он преподает спортсменам стилистические красоты Джеймса Болдуина – так фильм заложит еще одну бомбу: тонкий интеллект плюс грубая сила вкупе обещают шок.
При рекордной, повторяю, грубости коллизий режиссер и актеры играют тонкую игру, когда внешне вроде бы флиртуют, но мы чувствуем в каждом внимательном взгляде берлинского интеллектуала скрытую опасность. Хотя первая же эротическая сцена будет выдержана в стиле голливудской романтической мелодрамы: полутьма, сексуально озабоченная музыка, два профиля, химия взаимных влечений…
Берлин понадобился австралийским создателям картины как пример другого мира – страны антиподов, где все непонятно
Но это триллер, к тому же клаустрофобский: заманив Клер в свою берлогу, Энди запрет ее там, и начнется игра в садиста-тюремщика и его навек тут погребенную жертву – игра изысканно хитроумная и до оторопи примитивная одновременно. Режиссер безупречно владеет замкнутым пространством, облик актеров меняется от кадра к кадру: только что нежный и загадочный Энди теперь невозмутим и страшен, как классический злодей; Клер хороша и убедительна в каждом повороте абсолютно неубедительной фабулы.
Действие мечется между героиней, которая хочет на свободу, и героем, который читает уроки английского и оттягивается на дружеских попойках. На пару минут явится и быстро умрет, не оставив следа в смыслах фильма, его престарелый отец.
На наших глазах возникает необычная любовная связь: кровавые сцены перемежаются взрывами страсти, палач моет жертву в душе, делает ей прическу, хотя мы не понимаем, как и чем она тут питается, и как сознание невозможности когда-нибудь увидеть мать позволяет героине предаваться любовным порывам. В какие-то моменты беззащитным и одиноким кажется сам Энди, и мы тирану едва ли не сочувствуем. То есть намечается сеанс психоанализа и для зрителей, но обрывается на полуслове. Некоторые извивы сценария могут погрузить в раздумья, продолжающиеся после финальных титров. Например: на Рождество мучитель дарит своей рабе собаку, и Клер радуется, не поинтересовавшись, каким образом она, запертая в четырех облезлых стенах, будет ее выгуливать.
Собака вскоре исчезнет как предмет, сыгравший свою роль в сюжете и забытый авторами, но подобных недоумений к тому моменту накопится уже столько, что верить сюжету становится почти невозможно: в нем все против логики. Напряженность, которую прекрасно отыгрывают актеры, все время сбивается редкостно неряшливой драматургией.
Неряшливой выглядит и работа оператора Жермена Макмикинга: съемки в основном павильонные, камера ручная, композиции случайные, действие развивается в полутьме, ход его нарочито заторможен, редкие натурные съемки выполнены в рапиде – что, вероятно, должно обозначать остановившееся время.
Сам же Берлин понадобился австралийским создателям картины как пример другого мира – страны антиподов, где все непонятно и дышит угрозой нормальному человеку. Этот нестандартный взгляд неизбежно вызывает в памяти стишок про злых крокодилов: “Не ходите, дети, в Африку гулять!”. Или представления о пугающе растленной Европе, бытующие у части нашего населения. То есть перед нами взгляд с той стороны шарика – очень наивный, слегка ошарашенный, сильно испуганный и жаждущий напугать весь мир, включая бедолагу Европу.
Источник