Синдром тома сойера что это
Одной из главных проблем теории и практики стратегического менеджмента считается реализация стратегических преобразований. Это тот камень преткновения, о который запинаются стратегии и программы развития. Далеко не одна компания, далеко не один предприниматель «погорели» на этом деле — «откусив больше, чем смогли прожевать» — начав амбициозные реформы, но не сумев их закончить с результатом.
Одновременно с этим есть целая наука организационных преобразований, которая преподает нам, что люди не любят меняться. Что изменения нужно тщательно готовить, создавать чувство безотлагательности, формировать политическую коалицию, снимать препятствия изменениям, ко-оптировать «лидеров мнений» и т. д. Существует целый набор инструментов и подходов, направленных на «разморозку», «проведение преобразований» и «заморозку» организации, целый мешок хитростей, направленных на преодоление сопротивления и достижение желаемой смены поведения людей в бизнесе.
Недавно, после одной корпоративной презентации нашей компании и ее услуги (по подготовке и проведению стратегической сессии) развязалась дискуссия с аудиторией. Сотрудник компании-«потенциального клиента», задав нам ряд вопросов, в конце концов произнес и такой — как вы преодолеваете сопротивление персонала?
«Зачем мне преодолевать ваше сопротивление? — спросил я риторически. — Я наоборот хочу ваши идеи положить в основу стратегии».
Несколько секунд этот опытный руководитель смотрел на меня недоуменно и затем… промолчал. Он прекрасно понял о чем речь. Ведь он был на нашей презентации и видел наш стратегический метод во всей красе. Наш авторский метод формирования стратегии — который заключается в том, что стратегия рождается как «разговор на равных», а не как «авторитетный документ», который необходимо «реализовывать».
«Разве я не побеждаю своих врагов, превращая их в своих друзей», — изрек Авраам Линкольн, американский президент, сумевший преодолеть сумасшедшее сопротивление — сопротивление рабовладельцев свободе рабов — и отменивший-таки рабство.
В России очень много иерархии, очень много директивных методов управления — и очень мало честного, объективного разговора на равных с сотрудниками. Попросту говоря, сотрудников компаний руководство повально не спрашивает о том, а что они думают, и какие возможности они видят. Огромный ресурс в виде эмпирических знаний, озарений, находок, догадок сотрудников компаний систематически недоиспользуется.
Вместо этого в российском менеджменте преобладают теории и практики конфликта и подавления. В нашей стране вовсю цветет и пахнет культ силы, репрессивный менеджмент, в том числе и в бизнес-организациях. Такой подход к менеджменту как «управленческая борьба» которое десятилетие не сходит с пьедесталов. Регулярно появляются такие книги как «Вы или вас: путеводитель по эксплуатации человека человеком» или «Как управлять рабами» (я не сочиняю: зайдите в книжный магазин и посмотрите на полки). Все эти подходы в конечном счете восходят истоками к марксизму с его предпосылкой о всеобщей классовой борьбе и об антагонистических общественных отношениях. Такое ощущение, что после распада (роспуска) советской системы россияне изо всех сил бросились строить — и построили — гипертрофированный «оскал» капитализма прямо из советских пропагандистских брошюр.
Если вы помните этот известный эпизод из книги, то тетя Полли испортила Тому Сойеру законную субботу американского мальчика, отправив его белить забор. Том Сойер понуро взял ведро с краской и под палящим миссурийским солнцем приступил к покраске бесконечного забора. Мальчишки собрались вокруг дразнить и насмехаться над ним: все отдыхают, а Том Сойер работает в поте лица. Но Том Сойер так залихватски начал покраску, что те остолбенели и начали ему завидовать. В конце концов, все закончилось тем, что мальчишки отдали Тому Сойеру все самое драгоценное — жуков, пауков, крысу на веревке, яблоки и груши — только для того, чтобы он им тоже дал возможность немножко покрасить — и выкрасили ему весь забор.
Зачем изо всех сил «преодолевать сопротивление» людей (метод тети Полли), если можно людям вместо этого «дать возможность расправить крылья» (метод Тома Сойера)? Необходимость преодолевать сопротивление лишь свидетельствует о нашей управленческой недееспособности, о нашем неумении обратиться к «созидателю» внутри человеку, к его внутренним мотивациям, к его желанию «играть» и «сотворять».
Тратил ли время Том Сойер на «создание чувства безотлагательности», «формирование коалиции изменений», «ко-оптацию лидеров мнений» и проч.? Конечно, нет.
Одна компания (наш клиент) не так давно осуществляла ряд преобразований, связанных с повышением рыночной ориентации компании. Компания переходила от функциональной структуры с единым отделом продаж к продуктовой структуре, в которой каждое продуктовое направление начинало отвечать за собственные продажи и прибыль. В первые недели и месяцы компания столкнулась с колоссальным нежеланием сотрудников что-либо менять и начинать отвечать за рыночные результаты своей деятельности. На первый взгляд у компании не было надежды.
Сегодня эта компания успешно завершила преобразования. Люди, которые ни в какую не хотели меняться — лидеры продуктовых направлений, инженеры и математики — сейчас вовсю продают, «вошли во вкус», не вылазят из непрерывных командировок и со встреч с клиентами и потенциальными клиентами.
Что же произошло, за счет чего компания успешно осуществила преобразования? Секрет состоит в том, что компания отказалась осуществлять преобразования! Компания отказалась действовать силой. Вместо этого руководство компании организовало и провело с сотрудниками открытую стратегическую сессию — «совещание Тома Сойера» — о том, как компании добиться более высоких результатов на рынке. На стратегической сессии сотрудники сами убеждали руководителя компании дать им больше рыночных полномочий, полномочий в области продаж!
Это звучит как некая хитрая манипуляция, но это совершенно не так. Люди рационально обосновывали необходимость изменения своих «привычек» и «повадок» не «из-под палки», а в связи с тем, что руководство искренне и открыто задало им вопрос о том, как обеспечить будущее компании, обратилось к их профессионализму, к их видению ситуации. Не нужно преодолевать сопротивление, создавать ощущение безотлагательности, формировать «направляющую коалицию», и проч. — нужно просто задать людям легитимный вопрос по поводу развития их деятельности — и в качестве ответа попросить подготовить развернутый доклад на стратегическую сессию. Человек сам найдет все самое прогрессивное, что ему нужно сделать — и вас же еще и будет убеждать в том, что это все надо делать.
Люди не сопротивляются изменениям. Люди сопротивляются изменениям, которые иррациональны, изменениям, логика которых им непонятна. Они сопротивляются изменениям, выработанным «за закрытыми дверями» и затем навязанным организации силой. Сопротивление возникает из-за низкого качества диалога в компании, из-за низкой рациональности и объективности «разговора о самом важном», разговора о стратегии — а вовсе не из-за того, что люди ленивые и не хотят меняться.
В подавляющем большинстве люди трудолюбивы и люди хотят меняться. Как обратиться к этой стороне человека? Нужно попросить у человека развернуто высказать свои лучшие идеи о развитии компании — и затем положить эти идеи в основу ее стратегии. В этом и заключается «метод Тома Сойера» — искусство подготовки и проведения стратегической сессии.
Алексей Пан
Источник
О природе волонтерского труда мы поговорили с профессором кафедры социологии Санкт-Петербургского филиала ГУ-ВШЭ Даниилом Александровым. Оказалось, что волонтеры — вовсе не сумасшедшие. Они первые ласточки гражданского общества
Так что же такое волонтерство с точки зрения социологии?
Начнем с того, что волонтерство — это не только работа в социальных службах. Все мировые естественнонаучные музеи держатся на бесплатном труде любителей, на каждого сотрудника приходится по несколько волонтеров. В Нью-Йорке один адвокат, очень богатый человек, после работы ехал на своем лимузине в музей, где бесплатно работал лаборантом. И лимузин его несказанно раздражал ученых. Существуют большие проекты, вроде экологического мониторинга или наблюдений за звездным небом, в которых заняты тысячи волонтеров. Так открывают новые звезды.
Это традиция, вытекающая из европейского либерализма?
Нет. Есть много консерваторов, которые не будут помогать бедным, но будут спасать животных. Это традиция не политическая, а религиозная. Добрые дела, прерогатива на которые раньше была у церкви, постепенно становятся задачей всего общества. Это началось с протестантизма: у протестантов добровольчество больше развито, чем у католиков. И у православных, и у католиков есть монахи — люди, посвятившие себя богу и заботе о больных и бедных. А у протестантов ничего этого нет. И у них невозможно получить индульгенцию — каждый сам за себя отвечает. Но тогда вся тяжесть мира ложится на вас и добро выпускается из церкви в мир: каждый должен делать что-то доброе. Впрочем, люди, выпущенные в автономное плавание, могут стать и злодеями. И здесь важны культурные навыки. Привычки.
То есть волонтерство — это социальная форма борьбы с чувством вины?
Не с чувством вины, скорее, наоборот. В протестантизме есть представление, что человеку от бога предписано, кем он будет, и если он добрый и успешный — значит, его господь так отметил. Отсюда нормативное требование быть трудолюбивым, честным, добрым и так далее. Великий немецкий социолог Макс Вебер именно так объяснял связь капитализма и протестантизма.
Получается, что волонтерство — это такой экономический фактор, двигатель прогресса?
Нет, конечно. Людям нужна такая сфера деятельности, в которой они делают что-то по своей воле. На работе ведь обычно что начальник сказал, то и нужно делать. А волонтерство образует сферу, в которой человек может делать то, что он хочет, потому что ему за это не платят. В советское время за нас все решали. Сейчас выбор огромный, но сделанный даже нами самими выбор все равно нас закрепощает. Людям нужна сфера свободной самореализации. Отсутствие платы маркирует свободу.
Насколько это характерно для России?
Несколько лет назад я с удивлением увидел, что моя дочь, которой сейчас 24, вместе с друзьями ходит в центр помощи детям из неблагополучных семей, потому что считает это важным. Центр пытался платить им какие-то деньги, но они-то пришли не за этим, а чтобы свободно делать то, за что могут себя уважать. Среди образованной молодежи это — статусное действие. Сколько сейчас молодых людей стремится помогать детским домам — очереди образуются!
В Советском Союзе тоже были субботники. По идее — то же самое. Но тогда это как-то не приживалось. Почему?
Советский Союз был гибридом корпорации и пионерского лагеря. Во многом это и погубило традицию волонтерства. Но она возрождается у тех, кто субботников не нюхал. У них нет наших комплексов. У них и к государству другое отношение: они не испытывают ни животного восторга, ни ненависти. Я не уверен, что они сейчас с удовольствием пошли бы на субботник. Впрочем, скорее они сами его организуют.
Как будет развиваться идея волонтерства?
Волонтерство — это школа демократии, если хотите, школа новых отношений человека, общества и государства. У нас много мути пишется про гражданское общество. По Гегелю, гражданское общество — это сфера реализации интересов людей вне государства. И меня страшно радуют люди, которые безо всяких указаний государства занимаются проблемами уличных детей. Значит, у нас выросло поколение, которое решает делать что-то хорошее, ни у кого ничего не спрашивая. Это воспитание ответственности. Если мы сами, по своему убеждению пришли что-то делать, то надо это делать хорошо — а иначе зачем мы пришли? И еще: тут работает эффект Тома Сойера. Люди заражают друг друга энтузиазмом.
Источник
Нынешние российские лидеры и их либеральные критики редко сходятся во мнениях. Но в одном твердо уверены и те и другие: чтобы добиться быстрого экономического роста и создать новые рабочие места, стране нужны инновации.
Прежде Россия могла жить исключительно за счет своих нефтегазовых ресурсов. Больше так продолжаться не может. Во всяком случае именно это мы слышим и от Кремля, и от московских диссидентов-интеллектуалов. Сегодня, чтобы добиться процветания, Россия должна совершить прорыв в науке, инвестируя в нанотехнологии, лазерные разработки, генную инженерию, сверхпроводники и прочие информационные продукты и процессы.
Инновации — как материнство и национальные праздники — стали такой универсальной ценностью, что подвергать новую моду сомнению — значит напрашиваться на неприятности. Поэтому сразу хочу оговориться: сама по себе поддержка науки должна быть одной из приоритетных задач.
Но стратегия инвестиций в высокие технологии может в итоге разочаровать своих приверженцев, если рассчитывать на нее как на средство стимулирования экономики. Экономическая история других стран подсказывает, что капля реализма не помешает.
Посмотрим на Великобританию, родину промышленной революции. С 1700 по 1820 год ВВП Британии на душу населения, скорректированный с учетом инфляции, вырос на 36%. Впечатляет, не правда ли? Если не вспоминать, что в то же самое время экономика колониальной Бразилии выросла на 41%, а провинциальных Канады и США — на 110 и 139% соответственно.
Или возьмите США, где со времен второй мировой войны велись наиболее широкие научные исследования. За 1950—2008 годы ВВП страны на душу населения вырос на 226%. Опять же может показаться, что это много, если не обращать внимания, что средний мировой показатель составлял 261%. Америка по темпам роста существенно отставала не только от Китая (1401%) и Сингапура (1167%) — азиатского «экономического чуда», но и от слабых стран Южной Европы вроде Греции (754%).
Впрочем, даже эти цифры преувеличивают значение технологических инноваций. Основную роль в экономическом развитии Британии и США в то время играли другие факторы. По оценке экономического историка Николаса Крафтса, повышение производительности обеспечило немногим более трети роста британского ВВП во время промышленной революции. И даже этот вклад можно лишь частично отнести на долю технологического прогресса. Дэйл Йоргенсон, эксперт по проблемам экономического развития США, пишет, что, несмотря на революцию в области информационных технологий, инновации обеспечили менее 12% роста американской экономики за последние десятилетия.
На самом деле, страны с самой инновационной экономикой, как правило, отличаются самыми низкими темпами роста.
Почему революционные открытия не оказывают более существенного влияния? Во-первых, обычно требуется очень много времени, чтобы новые изобретения изменили технологический процесс. Для замены устаревшего капитального оборудования нужны огромные инвестиции. Использование паровой энергии (знаковое открытие промышленной революции) в полной мере отразилось на темпах экономического роста «примерно сто лет спустя после знаменитого изобретения Уатта», отмечает Крафтс. В конце XIX века понадобились десятилетия, чтобы фабрики перешли на электроэнергию.
Коммерциализация новых идей затягивается не только из-за издержек, связанных с заменой капитального оборудования. Существует множество других препятствий. Лоббисты и регуляторы-бюрократы сообща противятся переменам.
Основное значение для экономического роста имеет не то, где рождаются новые идеи, а где они получают практическое применение. А это зависит не столько от таланта ученых или масштабов госфинансирования исследований, сколько от делового климата.
В странах с защищенными правами собственности, конкурентными рынками и либеральным регулированием, открытия — даже привнесенные извне — можно коммерциализировать быстро и выгодно. В таких условиях предприниматели готовы рисковать, осуществляя масштабные капвложения и продвигая новые продукты. И наоборот, если права собственности не защищены, а рыночные отношения искажены наличием монополистов и коррумпированных бюрократов, авторы изобретений будут искать для внедрения своих разработок более благоприятные условия за рубежом.
Из этого следует простой вывод. У российских ученых могут быть блестящие идеи. Но без глубоких экономических преобразований и реформы госаппарата эти блестящие идеи сначала будут находить применение где-нибудь еще. Создание инновационных центров и технопарков не заменит либерализации — политически неудобной, но необходимой для улучшения делового климата в стране. Без либеральных реформ инновационные кластеры не окажут существенного влияния на экономику в целом. Они станут поставщиками идей для таких «мекк» массового производства, как Китай и Индия.
Будучи необычайно важными с глобальной точки зрения, технологические инновации остаются одним из самых тернистых путей национального экономического развития. Его выбирают лишь те страны, которые уже исчерпали другие, более легкие средства достижения процветания.
Что это за средства? Говорить о «догоняющем росте» в сегодняшней Москве считается дурным вкусом. Все придерживаются мнения, что Россия должна каким-то образом стать первой, не обогнав при этом нынешних лидеров.
Поэтому позвольте мне задать конкретный вопрос. Что предпочтут россияне: рост на 2,7% в год, как в США, или на 8,0% в год, как в Китае? Сверхбыстрый рост, не связанный с сырьевым бумом, почти всегда результат применения технологий, бизнес-моделей и методов управления, которые уже зарекомендовали себя где-либо еще. С учетом крайне низкой производительности ряда российских отраслей (и ряда компаний в отдельных отраслях) для усовершенствований такого рода существуют огромные возможности.
Что нужно для такого роста? Ответ вполне очевиден. То же, что и для успешного развития инноваций. Конкуренция — чтобы управленцы изо всех сил старались обогнать соперников. Защита прав собственности — чтобы предприниматели не боялись рисковать и закупать дорогое капитальное оборудование. Благоприятное для бизнеса регулирование — чтобы привлекать иностранных инвесторов с их ноу-хау.
В знаменитом отрывке из «Приключений Гекльберри Финна» Марка Твена Том Сойер хочет освободить запертого в сарае раба. Вместо того чтобы просто взять ключ, он решает сделать подкоп с помощью кухонного ножа, поскольку это больше похоже на приключение. Безусловно, стимулирование экономики с помощью революционных открытий в области нанотехнологий и генетики было бы для России настоящим приключением. Поддержка науки — важная задача для любой страны.
Но… есть и более простые пути.Cтраны с самой инновационной экономикой, как правило, отличаются самыми низкими темпами роста. Создание инновационных центров и технопарков не заменит либерализации — политически неудобной, но необходимой для улучшения делового климата в стране.
Источник