Инструкция по выживанию афганский синдром текст

11 АВГУСТА 2020 АХИЛЛА

Надежда А.

Каждый раз, натыкаясь на историю детей неофитов в духе девочки Маши, которая развивалась по сценарию «родители начали ходить в церковь и стали воцерковлять меня», я внутренне вздрагиваю и понимаю, что сейчас наверняка увижу историю разломанной на куски души человека.

Вздрагиваю я потому, что подобная история произошла в моей семье, и результатом ее стал мой диагноз — посттравматическое стрессовой расстройство (ПТСР), который у военных называется «афганский синдром». В мирной жизни он случается с человеком, столкнувшимся с тем уровнем страха и чувства беспомощности, который психика не в состоянии обработать.

Текст автора читает Ксения Волянская:

Мне повезло: когда моя мать начала ходить в церковь, у меня уже начинался подростковый период и базовые основы моей личности были заложены во вполне традиционной семье ученых. Кроме того, мне сильно повезло в том, что в роду моего отца религия имела глубокие корни, которые остались нетронуты советским периодом, благодаря чему мне передалась интуитивная уверенность в том, что здоровая вера должна укреплять, а не разрушать человека. Два этих фактора, а также системная работа с талантливым психологом помогли мне выжить, когда меня, уже взрослого человека, по полной накрыло духовным кризисом и последствиями опыта подростковых лет. Мне удалось добиться ремиссии в ПТСР, собрать свою душу и личность из тех руин, которые остались после воцерковления и взросления эпохи девяностых.

Почти вся история моего отрочества — это сопротивление тому нездоровому пониманию связи с Богом и путей к нему, которое хлынуло в мою жизнь с уходом матери в церковь.

Все началось, когда мне было 12 лет: мой отец умер, а мать с головой окунулась в религию. С тех пор я осталась, по сути, без родителей. Моя мама жива до сих пор, но ее родительская роль так сильно изменилась с воцерковлением, что удар по мне получился, как будто я осталась сиротой.

В церковь люди часто обращаются в момент тяжелых жизненных испытаний и кризисов. В случае моей матери, это была депрессия на фоне смерти мужа, резкого снижения уровня доходов и статуса, развала науки, экономики и идеологии в масштабах страны. Ей требовалась духовная помощь и психологическая поддержка. Но вместо этого она получила классического «строгого батюшку» в качестве духовного отца, а с ним и уверенность в непосильной тяжести своих грехов, бездонное чувство вины, самоуничижение и пожирающий душу страх, именуемый почему-то Божьим. Ее любовь к Богу до сих пор больше похожа на «стокгольмский синдром» заложника.

Так как матери было плохо, а помочь оказалось некому, она начала агрессивно спасать всех вокруг себя. И чем страшнее и тяжелее было ей, тем сильнее она «спасала» людей вокруг, хотя в тот момент не могла помочь даже самой себе. Ей казалось, что кругом все тонут. Она не научилась плавать сама, но бросалась к плавающим людям, барахталась, захлебывалась, висла на них и пыталась всех тащить в сторону берега с табличкой «спасение тут», на котором она сама никогда не была.

Нужно ли подробно рассказывать, как сильно это отразилось на моей жизни? Тут все шло по очень узнаваемому сценарию: на меня навешивались чувства вины, стыда и призывы каяться, молиться, поститься, спасаться. Попытки лечить меня святой водой, маслицем, целебными тапочками с мощей святых. В нашем доме стало так много некротической темы, что я, которая хотела жить, задыхалась. Я ходила в воскресную школу, где было невыносимо скучно и непонятно.

В одно лето мама отправила меня в православный (по сути — трудовой) лагерь в монастыре. Нашу группу подростков повез туда человек, который проявлял повышенный интерес к юным девушкам. Это была открытая информация, почему-то все вокруг знали, и говорилось, что «он борется со своим соблазном». Доподлинно не знаю, насколько он преуспел в своей борьбе, но спиртом от простуды он растирал тела девушек собственноручно и очень вдохновенно.

Там же меня учили плавать, сбрасывая на глубину озера с причала, — так себе по эффективности метод, надо признать, а со страхом глубины я работаю до сих пор.

Я очень старалась быть хорошей девочкой, соответствовать новой версии своей мамы и снова найти ее любовь, но чем больше я старалась, тем выше поднималась планка требований. И очень скоро я запротестовала так, как умеют протестовать подростки: перестала учиться в школе, уходила из дома, стала вращаться в компаниях с наркотиками и алкоголем. В 14 лет у меня была попытка суицида, чтобы хоть как-то обратить внимание матери на то, как мне больно, плохо и как мне нужна помощь. После нее мне стало еще хуже — усилилось чувство вины за то, что я подталкиваю мать в могилу, она страдает только из-за меня и моего плохого поведения.

Я прошла подростковую депрессию, и у меня были все шансы не дожить до последнего звонка и выпускного. Помогли мне выйти из кризиса пара школьных учителей, которые просто увидели в бунтующем малоприятном и грубом подростке страдающую душу и дали понять, что им не все равно и они готовы за меня побороться. И окончательно я сделала выбор в пользу жизни, влюбившись в парня самой обычной подростковой любовью.

После школы я пошла работать, с третьей попытки поступила в лучший вуз страны и окончила его с красным дипломом, стала востребованным специалистом, вышла замуж за хорошего человека. Но в середине жизни травматичный опыт все-таки взял свое, мне пришлось к нему вернуться и собирать свою разбитую душу по частям, лечить полученные ожоги на этой войне за себя. Сложный, страшный, болезненный, но очень красивый и сильный процесс.

А маленькой православной Маше хочется сказать, что она не просто не плохая, а, судя по ее письму, просто прекрасна. И пожелать ей собрать свою душу из руин, увидеть ее целостность, красоту и силу. А также пожелать вспомнить, что она создана ни много ни мало, но «по образу и подобию»… Духовные кризисы на то и даются, чтобы сбросить с себя навязанную роль правильного и удобного человека, становиться настоящим собой, иметь выбор. Маша, милая, ты этого достойна, не сомневайся.

Читайте также:

Психотравмирующее событие, связанное с опасностью для жизни, часто оставляет в психике глубокие следы. Это состояние известно как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Ученые из Университета Западного Онтарио (Канада) исследуют, возможно ли ПТСР у животных, и чем оно является с точки зрения эволюции

«Вьетнамский синдром», «афганский синдром» – это тоже ПТСР. Причиной этого психического состояния может стать не только стресс, пережитый во время военных действий. Оно может развиться в результате сексуального насилия, жестокого обращения в детстве, террористических актов, природных или техногенных катастроф, длительных болезней и смерти близких людей, даже финансовых трудностей… Полученные в этих ситуациях тяжелые психические травмы могут вызывать переживания интенсивного страха, беспомощности и крайнего ужаса в течение долгого времени после самого события.

Только в США 5,2 миллиона человек ежегодно страдают ПТСР, при этом у женщин это расстройство регистрируют в два с половиной раза чаще, чем у мужчин. Врачи считают ПТСР весьма серьезным заболеванием, которое требует медикаментозного лечения. Однако в последние два десятилетия возникла гипотеза, что это не столько болезненное состояние, сколько естественное явление. Одновременно появилось представление, что поведение животного при появлении хищника описывается не только формулой «бей или беги», но и в большой степени в дальнейшем имеет много общего с поведением человека, страдающего ПТСР. 

Конечно, возникает вопрос: может ли у животного в принципе появиться расстройство психики, аналогичное человеческому? Как минимум, существуют животные модели ПТСР, которые используют для изучения развития этой патологии и проверки эффективности лекарств. Животных вводят в состояние, подобное ПТСР, с помощью, например, иммобилизационного стресса, то есть, вынужденной неподвижности, или предъявления хищника, как непосредственно (грызунам могут показать кота), так и его запаха или голоса.

Есть принять, что с точки зрения эволюции выживание важнее, чем качество жизни, то память об опасности полезна, если помогает избежать ее в будущем. Тогда ПТСР представляет собой эволюционную адаптацию, увеличивающую вероятность выживания за счет своевременного обнаружения опасности. Но есть и издержки – повышенная пугливость и реакции избегания пугающих сигналов как симптомы ПТСР. 

У диких животных такие издержки могут приводить к ухудшению способности напуганных родителей прокормить всех своих детенышей. Но если родители будут беспечны и погибнут сами, скорее всего, умрут и их потомки. Известно, что у птиц взаимодействие с хищниками влияет на родительскую заботу; аналогичные эффекты отмечены и у млекопитающих, но в целом такая точка зрения нуждается в дополнительных доказательствах. 

Недавно ученые из Университета Западного Онтарио (Канада) проверили, насколько стойким является страх перед хищником у черношапочных гаичек, небольших птиц из семейства синицевых. В течение двух дней птиц держали в отдельных клетках и давали прослушивать звуки, одной группе – издаваемые хищниками, другой, контрольной, – животных, не опасных для гаичек. Затем вся стая жила на открытом воздухе в обычных условиях, а через неделю ученые оценили реакцию птиц на сигналы опасности.

Они давали птицам в течение 15 минут слушать сигналы опасности, издаваемые их соплеменниками, и у тех, кто слушал хищников, обнаруживались поведенческие признаки, отвечающие критериям животной модели ПТСР. При этом у них в миндалине и гиппокампе (отделах мозга, участвующих в реакции на опасность) почти в полтора раза выросла активность белкового маркера долгосрочной активации нейронов.

Эти результаты подтверждают идею ПТСР как нормального явления в природе, и человек в этом смысле не является исключением: ведь мы лишь совсем недавно, по эволюционным меркам, перестали ежечасно бояться хищников. Они также дают пищу для размышлений ученым, занимающимся биомедицинскими исследованиями, и врачам. 

А всем страдающим ПТСР, возможно, станет легче, если они будут знать: то, что они испытывают – не патология, а естественная реакция, отточенная миллионами лет эволюции. 

Понравился материал? Не забудьте поставить лайк и подписаться!

Фото: https://pixabay.com

Фотография из открытых источников

В комментариях к одной из статей канала «Настоящий Афган» мне на глаза попались две совершенно противоположные по сути записи. Скажу откровенно, как человека побывавшего в обоих упомянутых в комментариях командировках, они меня не просто заинтересовали, они «зацепили за самое не могу». Не потому, что я излишне чувствительный и эмоциональный, а потому, что всё написанное в этих комментариях является немалой частью моей жизни.

Фотография из открытых источников

Но об этом я напишу чуть позже. А сейчас… суть вопроса, которая побудила к дальнейшим размышлениям:

Владислав

“- Люди, спасите меня, я погибаю, во второй раз!!!”….

“Я погиб уже не один раз… И когда всю жизнь складываю копейки для того, что бы обеспечить семью, вытянуть обучение детей… И когда мне говорят – “ты афганец”, я отвечаю – “я свой собственный еврей”… Я не афганец, я русский, в 1979 18 летним пацаном “заехавшим” “за реку”, в 19 ставший кавалером ордена Красной Звезды, а в 20 – медали “За Отвагу”. Вернулся со срочной в 1981 году, когда льгот не было, и на меня смотрели как на “ряженку” – войны нет, а награды есть… В начале 1983 году нас признали не участниками войны, а “лицами, имеющими права на льготы”. И Ветераны Великой смотрели на нас, как на некое недоразумение, которое примазалось к их Войне…

Сейчас я дружу с ребятами, прошедшими Чечню (вторую). Они ровесники моей дочери… Награды, ранения… и нафиг никому не нужны… Один из ребят (три контракта, компрессия позвоночника на подрыве) – инвалид. Но только после нескольких судов МО признало, что его ранение получено в боевой обстановке, а не черствый батон на продскладе в Пскове на голову упал… Теперь у него пенсия – 24 000 руб. В 40 лет. И полный “запрет” на работу, т.к. даже 10 кг он поднять не может…”

Фотография из открытых источников

Дитмар

“Хочу не согласится с автором…Что бы сразу меня не начали пинать хочу сразу оговорится … В Афгане провел два полных года, и еще одну неделю… и не просто провел… служил в самом “гиблом” месте Афганистана –Кандагаре (70-мотострелковая бригада), а в Кандагаре самое гиблое место (кто там был ,тот знает)это печально знаменитая “Черная площадь” при въезде в Кандагар. Сколько там погибло наших солдат, один аллах знает. Служил год на заставе, которая контролировала этот гиблый участок. До этого год ходил в рейды (провинции Кандагар, Гильменд, Фарах),награжден медалью “За Отвагу”… Воинская специальность-снайпер. В общем Афган-“понюхал”… Ну а теперь выскажу свою точку зрения по этому поводу… Хоть я и “афганец”, но считаю мягко говоря – неискренностью, когда спустя 30 лет “тоскуют” по своим погибшим товарищам – пьют водку и размазывают по морде пьяные слезы. Считаю, что нельзя валить на Афган свои жизненные неудачи, и все списывать на ту войну. Человек сам делает свою жизнь. Афган конечно не забуду никогда, но и жить одним Афганом это тоже извините глупость. Иногда встречаюсь с некоторыми из сослуживцев, все эти люди хлебнули войны по” самые уши”, но про это мы почти не говорим, все больше про современную жизнь.)Никто из них не состоит в ветеранских обществах, никто не носит камуфляж с кучей значков, и не ходит к памятникам лить пьяные слезы. Эта война глубоко внутри их, они пережили ее, и не хотят жить прошлым. Извините, конечно, но и я очень отрицательно отношусь к тем “афганцам”, которые устраивают эту клоунаду с камуфляжами, беретами и купленными в военторге значками. Если копнуть поглубже биографию некоторых ряженных афганцев, то часто выясняется что в Афгане они конечно были, но где ни будь на аэродроме или штабе, а часто и “духа” живого не видели…Эй шурави, война наша закончилась 30 лет назад… Живите на радость детям и внукам, а не ковыряйтесь в старых болячках…Удачи вам и здоровья. Извините если кого обидел…”

Фотография из открытых источников

Два человека, две судьбы, два мнения… Тема одна – война! И, на мой взгляд, неважно какая… Афганская или Чеченская, важно другое… забвение. Тотальное… всепоглощающее забвение на государственном уровне! И когда я говорю о забвении, я думаю о тех людях, которые по состоянию своего здоровья без помощи государства и общественных ветеранских организаций не могут решить какие-то свои очень важные проблемы. Для них остается недосягаемой медицинская помощь. Они не в состоянии решать свои жилищные вопросы и часто живут, где попало и как попало…

О каких ветеранских организациях можно говорить, если в их планы входит только открытие мемориалов, водружение венков и бравурные речи к памятным датам?

Я, например, тоже не состою в этих обществах и стараюсь решать свои проблемы без их участия потому, что знаю… они не помогут! Но… у меня еще осталось какое-то здоровье и силы, а что делать тем, у кого нет ни сил, ни здоровья, ни веры?

Что делать, когда на память о пройденных войнах у них осталось только одно… код по МКБ-10: F43.1 — Посттравматическое стрессовое расстройство.

И в данном случае я говорю не о тех кто «спустя 30 лет “тоскует” по своим погибшим товарищам – пьет водку и размазывает по морде пьяные слезы.» Я говорю о нормальных людях выполнивших свой воинский долг. О тех людях, которые сегодня стараются не говорить о том, что когда-то они служили в Афгане потому, что с каждым годом это становится все более…

Хотел подобрать приличное слово, но… так и не смог…