Синдром матери ревность матери к сыну

«Власть необязательно принадлежит женщине только тогда, когда мужчина — ребенок»

— Существует ли в Беларуси такая проблема: матери злоупотребляют властью в отношении сыновей и совершают над ними психологическое насилие?

— Я думаю, что власть необязательно принадлежит женщине только тогда, когда мужчина — ребенок. Нередко встречается ситуация, когда мужчина зависим, что называется, подкаблучник. Взрослый человек, который полностью находится под властью партнерши. По определению, власть — это возможность навязывать свою волю, подавлять, даже вопреки сопротивлению.

Несмотря на то что у нас сейчас считается очень популярной, раскрученной темой насилие мужчин в отношении женщин, в ситуации психологического насилия все не так однозначно. В первом случае мы говорим о физическом насилии, потому что оно более «выпуклое», попадает в статистику, о нем говорят и пишут — и это, естественно, нужно делать. Но происходит несколько странное, хотя и закономерное на этом этапе развития общества деление: почему-то насилие как явление начинает делиться по половому признаку. Наверное, такого быть не должно. Нужна нулевая терпимость к насилию в отношениях вообще.

— Представьте типичную картинку из жизни нашей деревни. Среднестатистическая властная белорусская женщина разговаривает с мужем примерно так: «Заткнулся сейчас!» А он: «Да, дорогая, прости». Это ведь психологическое насилие, не так ли?

— Конечно. Но одно не отменяет другого. Этот же муж может применять к ней физическое насилие, бить ее. Например, он пришел пьяный, ему стало обидно — обычно так объясняют это агрессоры. Он применяет к ней насилие, она со слезами обращается к подруге, ее жалеют. В данный конкретный момент она выступает жертвой, потому что он применил к ней физическое насилие. То, что было до того, обычно опускается. Мужчина обвинит жену в провокации и, возможно, найдет у кого-то понимание.

Один из подходов психологии, который хорошо работает, — это рассматривать семью как систему, совокупность взаимосвязанных частей. Выход из ситуации насилия зачастую подразумевает, что или агрессор, или жертва в один прекрасный момент принимает решение изменить свое поведение. А за ним, как правило, вынуждена меняться вся система. Хотя может быть и такая ситуация, что партнер не желает меняется. Тогда, скорее всего, отношения разрушатся. То есть, например, жена разведется с мужем-агрессором, но сама меняться не захочет. И, возможно, подберет себе следующего партнера, при помощи которого будет воспроизводить деструктивные варианты коммуникации.

«Сравнение в духе „у Саши все равно лучше“ — это психологическое насилие. Но попробуйте сказать об этом какой-нибудь матери!»

— Но вернемся к маме и сыну.

— Если мы говорим о насилии со стороны женщины не только в отношении зрелого партнера, но и в отношении мальчика, ребенка, то здесь тему воспитания мы не обойдем. Зачастую бывает, что семья и родители не только не прививают детям положительные привычки своим собственным примером, но поступают с точностью до наоборот. В конце концов, за каждым взрослым агрессором стоит свой взрослый, у которого ребенок научился насилию.

Ведь все очень просто: если ты хочешь, чтобы ребенок изменился, изменись сам. Он все равно будет таким, как ты, — в достаточной степени.

— Как проявляется женское психологическое насилие в повседневной жизни?

— Когда ко мне на консультацию приходит клиентка и говорит, что «у нас с мужем разногласия по поводу воспитания детей» или «муж не выполняет своих отцовских обязанностей, приходится мне брать в руки ремень», я даю ей простую схему и спрашиваю: что из этого есть в вашей повседневной практике? Эмоциональная жестокость, отстранение, пренебрежение, развращение, вторжение, игнорирование, насилие по отношению к близким ребенку людям? Несмотря на то что схема рассчитана на работу с агрессорами-мужчинами, она ровно и справедливо подходит и для женщин.

Ну, например, самое распространенное, встречающееся практически в 100% семей — это выделять ребенка из числа других членов семьи, чтобы покритиковать. Либо оскорблять ребенка, стремясь вызвать чувство неловкости. Сравнивать: «Посмотри на старшую сестру! В кого ты пошел такой дурак?» А «в кого пошел» — тут ответ понятен: «не в меня». Сам вопрос подразумевает именно такой ответ.

— Сравнение в духе «у твоего одноклассника Саши все равно лучше» (есть же на эту тему даже популярный мем про сына маминой подруги) — это тоже психологическое насилие?

— Да, это тоже. Но в первом случае вариант более забористый, потому что вносит раскол между сиблингами — детьми одной семьи. Это мы относим к эмоциональной жестокости. Но попробуйте об этом сказать какой-нибудь матери! Термин даже есть такой — «яжемать». Как будто родил ребенка — уже отец или мать, а купил пианино — что, уже пианист? Нет, это так не работает.

Видите, это снова тонкие вещи, мы с вами уже скользим, рискуем поднять волну возмущения. Тем не менее об этом важно говорить.

Или, например — с кем такого не было? — угроза бросить ребенка, отдать или увести, «если не изменишь свое поведение». Представим себе ребенка 3—4 лет, который начинает кое-что понимать. Когда ему говорят: «Отдам тебя дяде-милиционеру, если сейчас же не перестанешь плакать!» — он воспринимает это как реальность. Или: «Заткнись, иначе я тебя прибью!» Взрослые клиенты — вчерашние мальчики, с которыми я работаю, зачастую вспоминают такие вещи. То есть 40-летний мужчина помнит, как его 3-летнего мама грозилась бросить. Это то, что в психологии называется травмой, — события, которые превысили порог эмоциональной устойчивости ребенка. И здесь необязательно отец выступает агрессором. Зачастую и мать, каким бы странным это кому-то ни казалось.

Или еще совершенно рядовой пример. Мужчина приходит ко мне как клиент. Он жалуется на неспособность выстраивать близкие отношения с девушками. У него заниженная самооценка, масса комплексов. Он рассказывает: с ранних лет родители в разводе, мать всю жизнь сравнивает его с отцом. Если что-то не так: «Ты как отец!» Все усугубляется тем, что он физически очень похож на отца: фигура, цвет волос, черты лица — та же «масть». После ссор мать объясняет: «Ну что такого, я это в сердцах сказала, потому что у тебя отрицательные гены, ты такой уродился, что поделаешь».

Это вообще очень популярная вещь — делать акцент на каких-то якобы существующих наследственных признаках, «генетических». А если спросить: «Объясните, как оно в генах работает-то?» — «Все уже давно объяснено британскими учеными, что вы спрашиваете!» То есть мы имеем дело с поверхностными убеждениями, которые собраны с миру по нитке и имеют мало общего с действительностью.

Так вот, в случае с этим мужчиной мать может таким образом полностью снимать с себя ответственность за то, что она делает, не признавать своих ошибок. Если что-то пошло не так — это все «отцовские гены виноваты». Очень удобно.

Давайте сделаем шаг назад. Я не хочу демонизировать матерей. Есть разные отцы и разные матери. В конце концов, я сам на протяжении пяти лет работал с женщинами — жертвами насилия. Но факт остается фактом: в раннем возрасте ребенок все-таки больше зависим от матери, чем от отца. А потому нужно четко понимать, что делать. Не привязывать сына к себе сверх меры, но и не отталкивать. Многие мужчины живут с убеждением, что мама — это святое. Остаться привязанным пуповиной к матери может и взрослый мужчина.

Нереализованные ожидания от партнера — тоже нередкий вариант. То, что часто люди интуитивно чувствуют, говоря женщине: «Ну ты прям для себя мужика растишь!» То есть наблюдаются некие нарушения в отношениях женщины и ее сына. Такому мальчику грозит опасность ответить за все мужские грехи и разочарования мамы в мужчинах или стать идеальным, чтобы она могла им гордиться. Но это вовсе не означает, что любая одинокая женщина, неполная семья — это по умолчанию плохо. Вовсе нет. Каждая ситуация уникальна.

Вот еще примеры психологического насилия. Такие вещи, казалось бы, совершенно безобидны — то, что можно отнести к отстранению: игнорирование потребностей или недоступность для ребенка. Когда нет времени выслушать или обнять сына. «Возьми там», «не мешай», «я занята». Этому тоже всегда есть объяснение: родитель или оба родителя делают карьеру. Но даже если есть веские причины, ребенку от этого не легче. Или, может быть, родитель не способен на эмоциональное участие в силу собственной травмированности. Например, взрослый мужчина говорит мне: «Я вроде бы люблю мать, но иногда мне кажется, что я ее ненавижу. Или она меня ненавидит. Или стесняется». — «Почему?» — «Она может обнять меня, только когда выпьет».

Почему эта мать сформировалась именно таким образом? Почему она недодает? На все есть причины. Мы можем много говорить о пути, который прошла эта женщина и который сделал ее именно такой. Можно гадать о причинах, возлагать на нее ответственность, но факт остается фактом. Из пустого кувшина не нальешь. Зачастую даже в процессе терапии причины остаются недоисследованными. Либо у мужчины есть мощное табу под названием «святая мать»: обсуждать ее нельзя, злиться на нее — тоже. При этом у того же вчерашнего мальчика несколько браков или вообще ни одного, недосмотренные дети или дети, с которыми нет эмоционального контакта.

«Вначале мать контролирует сына, подавляет его, манипулирует, потом конкурирует с его женщинами, даже символически замещает им своего мужа»

— Вы говорили о взрослых мужчинах, привязанных пуповиной к матери, — это похоже на психологический инцест. Каковы его признаки?

— Вообще, это история про нарушенные границы. Например, совместный сон вместе с ребенком дошкольного, школьного возраста, невозможность уединиться, самому справить естественные потребности. Вначале мать контролирует сына, подавляет его, манипулирует, потом конкурирует с его женщинами, даже символически замещает им своего мужа. И еще, эта тема — словно нижняя часть айсберга. Ни одна такая мать легко не признает этого. И только во время долгосрочной терапии она может прийти к осознанию, что это есть в их жизни.

Такие матери часто говорят: «Я живу для детей». Очень часто употребляют слово «мы». Оно и понятно: нет никого по отдельности — все в связке, ни у одного нет своей жизни. Наиболее частый, распространенный вариант нарушенных границ матери и сына, который преподносится как норма, — это ревность матери к избраннице сына. Кем бы она ни была, мать всегда описывает ее в негативном ключе — вплоть до того, что может прилагать неимоверные усилия, чтобы под разными предлогами разлучить сына и его избранницу.

Нарушение границ — это наше все — и белорусское, и постсоветское. В отличие от развитых западных стран, в советской системе ни человек, ни тем более ребенок не рассматривался как личность, с которой нужно выстраивать отношения, а воспринимался как болванка, которую необходимо обработать.

Что мы — шведы еще в 1983 году приняли закон против домашнего насилия; вой стоял в газетах невообразимый, но лет через 7—10 успокоились и думали: а как может быть иначе? У нас же ребенку, то есть «болванке», которая претерпевает различные испытания, уцелеть как личности было достаточно сложно.

Говорят, «москвичей испортил квартирный вопрос». У нас этот вопрос тоже до сих пор стоит очень остро! Даже когда семья получает или покупает квартиру, принципиально ничего не меняется: культура уважения личных границ все равно не сформирована в поколениях. Это огромная проблема. Очень сложно понять, что может быть по-другому, что личность ребенка нужно уважать.

У нас все еще считается нормальным считать, что кто-то что-то должен. «Мне все должны!» К примеру, у человека будет замечательный ремонт в квартире, но, извините, обо*санный подъезд. И он никогда не возьмет валик в руки и ничего там не покрасит. Это история про наши границы, про то, как мы воспринимаем зону комфорта. Далеко не каждый возьмет веник и пойдет подметать тамбур. Есть ведь «обязанная женщина». Большинство до сих пор мыслит в таком формате: «Я отвечаю только за семью и свой дом».

— С какими проблемами во взрослой жизни столкнется мужчина, переживший в детстве психологическое насилие со стороны матери?

— Пожалуй, самое распространенное — это неосознаваемые проекции и построение отношений с женщиной таким образом, чтобы отыгрывать свои комплексы, обиду на мать. Часто такой мужчина — тревожный, недоверчивый человек, у которого есть трудности в выстраивании отношений и нет адекватной модели близости в семье. Да и откуда ей взяться?

«У нас выросли поколения, которые, в свою очередь, растят поколения травмированных и „безграничных“ людей»

— Получается, мужчина «натягивает» на любую женщину портрет своей матери и, по сути, имеет дело с мамой, а не с реальным человеком?

— Да, только он не осознает этого. Осознание может прийти в процессе. Причем зачастую партнерша действительно обладает похожими качествами характера, что и мать. И мужчина не понимает, почему он выбирает именно такую женщину или женщин. А мать не переносит невестку на дух именно потому, что та ее отзеркаливает.

Бывает так: стоит мужчине разобраться, увидеть, что он делает, по какому сценарию играет, — и отношения с женой оказываются под угрозой. Человек осознает, что на самом деле выясняет отношения с «мамой». А зачем ему это? Зачем вообще эти отношения?

— И что потом, хеппи-энд? После терапии мужчина разведется и выберет себе уже не «маму», а женщину, которая соответствует его истинным желаниям?

— Может быть, так. А может, и нет. Ведь даже когда человек осознает мотивы своего поведения, у него все равно есть два пути: первый — знакомый, очень устойчивый, относительно безопасный, второй — шаткий, неизвестный, пугающий. Иногда должно пройти много времени, чтобы человек решился на новый, пугающий путь. И даже после этого он остается травмированным. Вот смотрите: был белый лист бумаги, а потом на нем в типографии клеточки напечатали. А потом еще чернилами написали сверху. И что бы мы с вами ни делали, он не станет снова белым. Психотерапия — это не панацея.

Вообще, если мы начинаем говорить о том, что насилие — это не только когда мужчины бьют женщин, то важно сказать, что у нас выросли поколения, которые, в свою очередь, растят поколения травмированных и «безграничных» людей. Это серьезная проблема. Зачастую любые попытки улучшить ситуацию, предложить что-то новое встречаются в штыки на уровне «не мешайте нам есть младенцев, потому что это наша традиция». Какая традиция? С одной стороны, мы ходим со смартфонами, развиваемся, а с другой — в тех же семьях за закрытыми дверями продолжают твориться страшные вещи. Что-то менять — это не ответственность государства, а дело общества и в конечном итоге каждого из нас. Если мы берем ответственность за свою жизнь, то пересматриваем отношения в семье. И, возможно, когда услышим, что за стеной мать избивает ребенка или кроет его матом, не останемся в стороне, а сначала поговорим, а после сообщим о домашнем насилии.

Что еще я могу сказать? Занимайтесь любовью, а не войной. (Улыбается.)

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by