Синдромы и столетие sang sattawat

Космическая быль

Знакомство с этим фильмом началось с непонимания. С загадочного названия – «Синдромы и столетие». На протяжении всего просмотра ничего с ситуацией непонимания не изменилось, поэтому мне пришлось искать «ключ», чтобы взломать код, который режиссёр, с не менее трудной для европейского восприятия именем и фамилией – Апитчатпон Вирасетакун, поставил на фильм.

В итоге, как это часто и бывает, всё стало просто. Единственное, что надо зрителю – посмотреть на картину как на сон, как на сновидение, где нет начала и конца, где могут быть восхитительно захватывающие пейзажи и непонятные диалоги между людьми, где непонятно как возникающие дежавю соседствует с, простите, смущением мужчины от эрекции. Но даже это воспринимается как абсолютно закономерная и уместная вещь, потому что это сон. В связи с чем мне показалось, что данная работа:

совершенно чистый, как стекло, фильм, к которому с какой-либо меркой подойти трудно. Поэтому я просто назову его добрым, без начала и без конца, не похожим на игровой. Создаётся впечатление, что режиссёр любуется человеком, его уединенностью с природой, и что нет никакой потаённой цели.

Из-за такого ощущения мне пришлось самой додумать, найти то, что мне, вероятно, привиделось, что я сама бы привнесла в этот фильм. Первое, что бросается в глаза, так это совершенно чёткая этнографическая окрашенность фильма, заключающаяся в рассуждения о прошлых, настоящих и будущих жизнях, во всех этих буддистских монахах и азиатской смиренности, а также в чакрах, которые запросто соседствуют с медициной.

Судя по фильмографии, Вирасетакуна изначально интересовали вопросы реинкарнации и сансары, жернова которой и не думают останавливаться, а также всем неземным (фильмы «Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» (2010), «Призраки Набуа» (2009), Неопознанный полуденный объект (2000)).

Такое ощущение, что в фильме нет места для жизни в настоящем времени, потому что режиссёр показывает нам либо вечные пейзажи, либо людей, рассуждающих о прошлых жизнях. То есть в этой жизни, интересной именно тем, что она здесь и сейчас, есть место только планам и дискуссиям о чём-то несбыточном.

Отдельным пластом лежит сопоставление современной жизни и архаичной. Сцены дежавю именно на этом и построены, они сняты в разных обстановках. Сначала в старой, а потом в современной, но это ничего не меняет. Возможно, автор этим хотел сказать, что на самом деле ничего не меняется, кроме внешнего, а быть может, что смысл этих сцен в том, что все наши прошлые жизни и будущие ничем разительно не отличаются? Черт его знает, чего только во сне не примерещиться.

Отстраненность фильма и захватывает и отталкивает, а ореол этой отстраненности создаётся в том числе и благодаря какой-то космической музыке. В общем, всё здесь как-то странно и непонятно, наверное, стоит пересмотреть как-нибудь…

7 из 10

Его Вселенная: Апитчатпон Вирасетакун. Путешествие пятое

Смотря эту картину я задумался о Гегеле. Вернее о его понятии ‘чистого бытия’. Помните как он писал в ‘Науке логики’: ‘чистое бытие не должно означать ничего другого, кроме бытия вообще; бытие – и ничего больше, бытие без всякого дальнейшего определения и наполнения‘.

‘Чистое бытие’ по Апичатпону пронизано различными портретами, судьбами и диалогами. Если смотреть на все с позиций якобы просвещенного любителя истории киноискусства, то рецептура микста вполне проста – немного от Кена Лоуча, ‘Простой истории’ Линча. ‘Кофе и сигареты’ Джармуша не забудьте. Только не те, глянцевые, которые вышли в полнометражном формате, а самую первую короткометражку. А если взглянуть на кино с позиций постоянного зрителя Апичатпона, то мы получим расширенную версию фильма ‘Благословенно Ваш’. Вернее первой половины того фильма (до титров). Хотя и ‘Неопознанный полуденный объект’ не следует сбрасывать со счетов.

Другими словами – этот фильм ‘ни о чем’. Явного сюжета не прослеживается, ибо все происходящее можно представить как совокупность созерцательных короткометражек. Автора интересует все, что определяет самую простую жизнь. Он совсем не прячется за сюжетные интриги, сарказм или иронию. Деревья, памятники, заводы, медицинский анализ, лечение потоком энергии, объятия влюбленных, групповая гимнастика в городском парке, странные сооружения и пустой коридор. Апичатпон совершенно не боится предстать перед зрителем скучным и заурядным. Он предлагает собственное видение медитативного фильма, лишенного сюжетных и мистических интриг. Остается лишь напомнить слова Дхиравамасы и скромно рекомендовать их как возможный ключ к постижению режиссерского замысла: ‘Позвольте себе быть, чувствовать, воспринимать и переживать то, что доступно в данный момент, будь то боль, страх, гнев, смятение, печаль, радость, блаженство, счастье, восторг или покой‘.

7 из 10

СИМПТОМ АПИТЧАТПОНА

Тот случай, когда понимаешь, что твои вкусы серьезно расходятся со вкусами тех, кого принято считать, если не теми, кто вкусы формируют, но как минимум обладателями вкуса безупречного, и тебе совсем не жаль. Только-только киноманы обсуждали сотню лучших фильмов 21 века по версии theyshootpictures.com, куда, кстати говоря, к моему удивлению, вошли аж три картины модного ныне Апитчатпона Вирасетакула, в том числе «Синдромы и столетия», о котором хочется сказать несколько слов. Многократно наблюдала вживую однотипное поведение разных людей в ситуациях, когда им приходилось отвечать на вопрос о впечатлениях от фильмов этого режиссера. Их реакцией было полное отсутствие внятности и конкретики в речи, но при этом обилие восторженных прилагательных широкого значения – эта же тенденция превалирует и в немногих рецензиях на творчество тайца, с той лишь разницей, что часто авторы пишут об отсутствии в его фильмах нарратива, но интерпретируют этот факт в качестве оригинальной особенности со знаком “плюс”. Это выглядит презабавнейше: хочется быть в тренде и хвалить, но нет даже понимания, за что же конкретно.

Посмотрев уже довольно много фильмов и короткометражек Апитчатпона, я, пожалуй, без труда найду те признаки, что действительно делают его фильмы уникальным авторским высказыванием, другое дело, что и при понимании идей, они не трогают меня ни эмоционально, ни ментально. Он снимает фрагментарное кино, причем эти фрагменты могут образовать некое подобие незаконченного целого, даже не в одном фильме, а в нескольких разных, что где-то является извинительной причиной для тех, кто не может высказаться о его картнах, увидев лишь одну из них. Помнится, у меня у самой так было в случае с “Дядюшкой Бунми, который помнит свои прошлые жизни” – первым увиденным. Познакомившись с тем, что было снято до него, я поняла, что режиссер заменяет отсутствие внятной истории компиляцией одних и тех же образов, только каждый раз комбинации разные, и он не всегда сам понимает, каким будет итог единения, потому что очень многое из происходящего в картинах отдает на волю тех, кто в ней задейстоваван, позволяя местами фильму делать себя самому. Точно как в игре парижских сюрреалистов, участники которой писали по очереди слова. Написав свое слово, игрок загибал бумагу так, чтобы его преемник не видел слов, написанных предшественниками. В финале бумагу разворачивали и читали всю фразу целиком. Можно представить, что там могло быть уже потому, что символическим наименованием этой забавы стала фраза «изысканный труп хлебнет молодого вина» Нечто подобное происходит в картинах тайского режиссера, с той лишь разницей, что вместо слов у него образы – как частицы многих жизней в глобальном смысле, несущие часто важный личный смысл для него, либо для его постоянных актеров.

Эти многие жизни вообще волнуют Апичатпонга донельзя, многие жизни одного человека: иногда это перерождения, а иногда просто воспоминания о том, что происходило ранее, когда человек был не таким как сегодня. Наверно потому, что о такой категории нельзя говорить конкретно, в его фильмах всегда есть видения наяву, либо сны. Вот и в “Синдромах” монах навязчиво толкует докторам о повторяющемся сновидении, где пострадавшие от его рук куры мстят ему, а женщина-врач в ответ на признания в любви начинает рассказывать мужчине о том, как была влюблена раньше. Впрочем, и монах, и доктор – это тоже часть кочующих из фильма в фильм смыслообразов. С монахом даже еще интереснее – это фактически один и тот же человек, как актер, так и персонаж – Сакда Каэвбуади. Который, так или иначе, присутствует во всех важных его картинах. Врачи же – это детские воспоминания режиссера, выросшего в медицинской семье, и они тут не в первый раз. В “Синдромах и столетиях” он пошел дальше и не просто вспомнил о семье, но рассказал историю знакомства родителей и иносказательно историю болезни сестры.

При полном отсутствии саундтрека в привычном смысле для нас, в фильмах Апичатпонга Вирасетакула всегда есть хотя бы один приятный слуху музыкальный номер. В “Синдромах” это сентиментальная песня в исполнении доктора. Ровно, как всегда, присутствует хотя бы одна рассказанная кем-то байка, иногда одна и та же звучит в нескольких фильмах. История о монахе и жадном крестьянине, что услышала здесь главная героиня от случайно встреченной (в фильме, но не в совокупности фильмов, так как на самом деле эта прохожая – одна из постоянно задействованых Апичатпонгом лиц) женщины, уже была озвучена в “Тропической болезни”. Только в “Синдромах и столетиях” она позволила “взглянуть на солнце” – еще один важный образ тайца, тут он, недолго думая, прервал течение событий жизни героев фильма и вклинил в происходящее видео-иллюстрацию звучащей притчи. Вот в такие минуты режиссер фиксирует камеру на деталях, да и вообще он намного пристальнее всматривается в прекрасный окружащий мир, чем в конкретного человека. Индивидуальность не привлекает его, может быть, он в нее не верит, он не снимает даже лиц в приближении, но зато исправно наполняет каждый свой фильм коллективным движением, “Синдромы”, вот, венчают групповые занятия аэробикой, можно предположить, как символ возможного движения людей в будущее исключительно не поодиночке. Ну и наконец, джунгли, которые были центральным местом в “Тропической болезни” и в “Благословленно ващ” и появятся позже в “Дядюшке” присутствуют в виде элемента – тропических орхидей, и в “Столетиях”, видимо, символизирует собой загадочное, неизведанное, тайное – все то, что люди хранят в памяти, но никогда по-настоящему не узнают, все то, что манит его самого. Этот список образов не конечен, еще с пяток смыслообразующих можно выдернуть из его творчества легко. Можно, ну и что дальше? Перед нами бесконечные вариации очень личных повторяющихся переживаний автора. Признаю, они “завернуты” в достаточно оригинальную оболочку, сложно раскрываемую, требуют определенных усилий от зрителя, и даже не в плане постижения, а в буквальном смысле, в плане достижения – ведь, чтоб понять этого режиссера, нужно в обязательнос порядке увидеть большую часть того, что он снял, каждый отдельный фильм, кроме, пожалуй, “Благословенно ваш” бессмысленен в отрыве от остальных. Но вот цель достигнута – я вижу все, но совершенно не уверена, что это стоило всех усилий. Определенно, Апитчатпон Вирасетакул – не мой режиссер, я им не заразилась. Он умеет пробудить интерес к познанию своих фильмов, но не смог добиться того, чтобы тайное, ставшее явным, не разочаровало шедшего к нему.

P.S. Не рецензия в прямом смысле слова, скорее размышления по мотивам

Медитация на состояния и время

Синдромы и столетие, пожалуй, самый умиротворяющий фильм из всех тех, что мне приходилось смотреть до этого момента. Он начинается с идеально подобранного саундтрека – воздушного ambient’а создающего ощущение безмятежности. Потом следует кадр с раскачивающимися на ветру из стороны в сторону деревьями, что еще более усиливает релаксацию. И далее весь фильм протекает в такой благостной атмосфере – наполнен ярким солнечным светом, цветущей зеленью тропической флоры, мелодичным пением птиц, стрёкотом кузнечиков, светлыми тонами. Превалируют зелёные (в первой части) и белые (во второй) цвета. В буддизме белый цвет олицетворяет святость, непорочность, чистоту, овладение самим собой, спасение. А зеленый – символ жизни. От такого визуального ряда возникает ощущение идеальной гармоничности мироздания.

Насколько Синдромы и столетие упоительно благостен как визуальный образ, настолько же сложен для интерпретации как нарратив. Повествование делится на две части: первая изображает провинциальную больницу среди джунглей, вторая современную больницу в городе. В обеих частях персонажи и диалоги практически одинаковые (с небольшими вариациями). Такой ход повествования отсылает к идее реинкарнации – меняются декорации и события, а люди и их переживания всегда неизменны, обречены на вечные страдания в круге перевоплощений. Некоторые эпизоды выглядят несвязанными между собой, не хватает последовательности. Видимо, дело в том, что при нарушенной логической структуре сюжета, когда причинно-следственная связь между событиями не всегда присутствует или неочевидна, на первый план выходит ассоциативно-эмоциональная составляющая. Воспоминания, чувства, одни и те же люди в разных ипостасях, общая гармония природы и мира обеспечивают целостное единство композиции. Важно показать с одной точки зрения (человеческой) случайный характер жизненных происшествий, с другой (кармической) закономерность жизненного потока, но определяемого не человеческой логикой, а своими для нас не вполне постигаемыми законами. Дхарма остается неизменной, а жизненный поток постоянно меняется, перетекает из одной формы в другую, и мы сами пребываем в череде бесконечных трансформаций. Складывается впечатление, что в такое кино надо, прежде всего, вчувствоваться, а не вдумываться. А ещё лучше просто сфокусировать внимание на том, что в данный момент происходит на экране и созерцать, принимая всё происходящее, не пытаясь давать каких-либо оценок или установить чёткую логику событий. Последние 10 минут фильма так и вовсе проходят без диалогов и представляют собою чистое созерцание.

Чтобы правильно понимать, что хотел сказать создатель фильма Апитчатпон Вирасетакул, нужно быть знакомым как в целом с восточной культурой, менталитетом, так и в частности с буддийской символикой. Повествование отображает религиозно – фольклорные представления тайцев – статуи Будды, монахи, притчи, концепции чакр, реинкарнации и прочие образы задают смысловую направленность. Для истории взаимоотношений врачей прообразом послужили отношения родителей режиссера.

Подводя итог, остается лишь снова сказать, что на экране перед нами протекает череда различных историй и персонажей, воспоминаний и переживаний, образуя единый жизненный поток, от созерцания которого наполняешься внутренним спокойствием и оптимизмом, медитируешь на время и состояния.

10 из 10