Стокгольмский синдром россии валерия якова
Новые Известия впервые публикуют уникальную фото- и видеосъемку Валерия Якова добровольного заложника террористов Басаева в Буденновске
Валерий Яков
19 июня 1995 года, ровно двадцать лет назад, завершилась трагическая история захвата Буденновска отрядом террористов Шамиля Басаева. Более ста убитых, множество раненых, расстрелянный город и отпущенные боевики… За драматическими событиями тогда следил весь мир. Но и теперь, два десятилетия спустя, масштаб этой трагедии и ее детали не перестают поражать и вызывать вопросы.
Несколько дней назад, в номере НИ от 15 июня, я уже рассказывал о буденновском теракте. Но разве расскажешь в одной заметке обо всем, что увидел, снял и пережил за те бесконечно долгие июньские дни и ночи? Сегодня я публикую некоторые снимки, сделанные в больнице с заложниками и в колонне автобусов с заложниками. И публикую на сайте Новых Известий фрагменты из фильма, который сделал в 95-м году на основе своей видеосъемки.
Фильм так и не дошел до широкого зрителя. Режиссер ленты Михаил Широков договорился вначале с одним телеканалом, потом с другим… Но власти готовились к выборам 96-го года, и вспоминать о трагедии никому уже не хотелось. А потом случались другие трагедии и другие выборы… И фильм Стокгольмский синдром России так и остался в нашем с Михаилом архиве. Несколько лет назад не стало Миши. И фильм теперь для меня не только память о трагедии в Буденновске, но и память о нем.
Лишь однажды мне удалось показать Стокгольмский синдром России в переполненном зрителями зале. Это был университетский зал в Берне. После окончания фильма публика долго не отпускала меня, все задавая и задавая вопросы: как могло произойти такое?.. Но на многие из этих вопросов до сих пор нет ответов. И не только у меня.
Большинство заложников в больнице Буденновска были женщины. 
Каким образом колонне из трех армейских грузовиков с десятками вооруженных до зубов боевиков удалось проехать полями 540 километров, преодолеть 68 блокпостов и остаться незамеченными до самого Буденновска?
Кто принимал решение о штурме больницы, в которой находились около двух тысяч заложников, притом что террористы выставили захваченных людей в окна и прикрывались ими от огня? Кто дал команду остановить штурм, когда бойцы спецназа уже были под окнами больницы? Кто из силовиков не позволил журналистам встретиться в больнице с Басаевым, когда он этого требовал, обещая отпустить часть заложников или расстрелять? Нас к нему ведь все равно провели, но лишь после того, как по его команде были расстреляны шесть человек…
Кто стоял за организацией этого рейда, целью которого был вовсе не Буденновск, а, как говорил мне сам Басаев, Москва? Кто обеспечил Басаева военными грузовиками, современными рациями, удостоверениями силовых структур, спецназовскими автоматами бесшумного боя?..
Террористы согласились взять в автобусы мужчин-добровольцев вместо женщин и детей. За двадцать лет мы так и не услышали ответов на эти и многие другие вопросы. Может быть, поэтому некоторое время спустя уже другому отряду террористов, еще более экипированному, все же удалось приехать в Москву и без всяких проблем захватить почти тысячу заложников в Норд-Осте .
Басаева остановили милиционеры Буденновска, которых ему не удалось купить.
Бараева, который вроде бы был задержан в Грозном, но каким-то чудом оказался в Москве, уже не остановил никто. И мы получили очередную сотню невинных жертв…
Когда силовики остановили колонну автобусов в поле, встревожились и террористы, и заложники. После Буденновска генерал Степашин, возглавлявший ФСБ, и генерал Ерин, стоявший во главе МВД, подали в отставку, осознав ответственность и взяв вину на себя. После Норд-Оста генералы ФСБ и МВД получили высокие награды, так и не признав публично ни своей вины, ни ответственности… За что им были вручены эти награды? И почему секретным указом?
Но тогда в Буденновске, нам, заложникам, было не до будущих терактов и не до глобальных вопросов. Мучил только один, самый глобальный, выживем или нет. Мне было чуть легче я под мрачным приглядом террористов ходил с камерой и фотоаппаратом, снимал, общался, записывал, то есть, занимаясь своим профессиональным делом, отвлекался от дурных мыслей и страха. Я задавал Басаеву неудобные вопросы про то, кто за ним стоит ФСБ или ГРУ, а он лениво отшучивался в камеру, что ему все равно, кто там стоит, лишь бы ему своей цели добиться. А его целью был, как ни парадоксально, мир в Чечне. Басаев требовал от Москвы остановить боевые действия, вывести войска из Чечни и начать мирные переговоры.
Эти беседы с ним, с другими террористами, с заложниками меня отвлекали, приглушая страх. А людям приходилось труднее. Они были в ужасе. Сидели среди трупов. Писали на руках свои имена и телефоны, чтобы потом, если убьют, их опознали. И сообщили родственникам. Люди боялись террористов, которые не щадили никого, и боялись своих, которые в любую минуту могли начать штурм…
Заложники писали свои фамилии на руках, чтобы, если убьют, их могли опознать. Нас всех тогда спасли не силовики. Спасла политическая воля руководства страны, которое не пошло на поводу у силовиков. Спас премьер Виктор Черномырдин, депутаты Егор Гайдар, Сергей Ковалев, Александр Осовцев, Валерий Борщев, Юлий Рыбаков… Спасли журналисты, которые не позволяли силовикам врать, вводя в заблуждение не только общество, но и руководство страны. И руководство из-за этих публикаций и из-за реакции общества думало не о своем имидже и не об имидже силовиков. Думало о людях…
Тогда, в автобусах, боевики посадили нас вдоль окон, превратив каждого из нас в живой щит для себя. Когда отъезжали от больницы, Басаев вдруг попросил у остающихся там женщин-заложниц прощения. Словно можно вначале дать команду расстрелять шесть человек, а потом за это извиниться. И извиниться за десятки случайных жертв в мирном городке… Это, говорил он, была наша вынужденная мера. Мы, дескать, не хотели причинить вам зла. Нас, дескать, вынудили. И женщины-заложницы, уже освобожденные, вдруг стали говорить в ответ, что ничего… Бог простит, говорили. Езжайте с миром… И махали нам вслед руками. И нам. И террористам…
В Хасавюрте колонну с басаевцами встречали как победителей. В автобусах, целый день ползших полями под изнуряющим солнцем, мы все изнемогали от жажды. И последние бутылки воды бережно передавались из рук в руки для одного-двух глотков по очереди от террориста к заложнику, от заложника к террористу…
Во всем происходившем временами казался какой-то сюр. Какой-то киношный надрыв. Но лишь казался. Стокгольмский синдром действовал по полному: мы зависели от них, они от нас. А все вместе от воли Москвы. От стойкости Черномырдина.
Теперь, много лет спустя, я регулярно встречаюсь с одним из бывших руководителей той спецоперации. Человек мудрый, много повидавший, суперпрофессиональный, он до сих пор говорит не обо всем, что знает, хотя уже давно в отставке. Поднимаем очередной бокал и в очередной раз начинаем спорить, прав был Черномырдин, отпустив Басаева, или нет. Я утверждаю: прав, потому что думал о нас, а не о Басаеве. Басаева все равно потом нашли и наказали. А товарищ возражает: не прав! Потому что он сам до сих пор думает о Басаеве, которого упустил, хотя мог достать уже тогда, а не позднее… И успокаивает: Да вы бы все равно уцелели, мы только двигатели автобусов заминировали и колонну в поле взяли бы чисто. На автобусы у нас рука набита . А я ему напоминаю про Первомайское. Про Беслан. И про Норд-Ост … И каждый остается при своем.
Прощаясь с заложниками уже в Чечне, некоторые террористы просили прощения. Через некоторое время после Буденновска я репортером участвовал в ралли Париж Пекин . Ночью сидели как-то у костра в пустыне Гоби и разговорились с нашими вертолетчиками, которые сопровождали пробег. Командир борта, с которого я днем снимал гонку с воздуха, вдруг заговорил о Буденновске. Выяснилось, что он участвовал в той спецоперации. И что летел со спецназом над нашими автобусами, ожидая команды открыть огонь. Летели долго. И долго ждали. И очень переживали, что колонна уходит, а приказа все нет…
Я его слушал, спрашивал, а потом рассказал, что был в первом автобусе. В том самом, который он должен был расстрелять с воздуха. И что в автобусе сидел журналист Толя Баранов, сидели депутаты Ковалев, Орлов, Рыбаков… Командир, майор авиации МВД, вначале не поверил. Но ведь нам сказали, говорит, что в колонне только террористы. И что надо бить по первому автобусу и по последнему, а потом спецназ свое дело сам завершит. Вы-то, говорит, как могли в автобусах оказаться?
И я ему про то, как мы занимали места женщин, как подписывали позорную бумажку от МВД, что не будем иметь претензий к властям, если что… Про маршрут, про остановки, про их зависание над нами и про засады в полях… Майор поверил. Поднял кружку. И выпил за то, что не получил приказ. А я за того, кто его не отдал.
Пару-тройку лет спустя я встретился с Басаевым в Грозном. Он исполнял обязанности премьер-министра, конфликтовал с президентом Масхадовым и был страшно раздражен старушками, осаждавшими дом правительства и требовавшими от премьера пенсий. В костюме, в роли чиновника он смотрелся смешно, в разговоре о пенсиях был путано-неубедительным, в обиде на Москву, которая задерживает перечисление пенсионных средств, забавен.
Но когда вспомнили о Буденновске как-то моментально ожил. Стало сразу понятно, что война, диверсии, рейды и теракты ему значительно ближе, чем бюджет, водопровод и канализация. Он снова стал рассказывать, как легко проезжал блокпосты, как много у нас продажных силовиков… Он снова объяснял, что в Буденновске оказался случайно, что не было другого выхода, что шел на Москву… А я слушал его, записывал на диктофон и думал: как жаль, что на его пути оказался Буденновск. Как хорошо, что его путь не дошел до Москвы…
Источник
О событиях в Буденновске рассказывает Валерий Яков, журналист, на тот момент спецкор газеты «Известия», за публикации, посвященные тем трагическим событиям, он был удостоен медали «За заслуги перед Отечеством». Чтобы посмотреть все материалы спецпроекта «Буденновск. Хроника» нужно пройти по ссылке.
Изменилось ли как-то ваше восприятие того времени за 20 лет?
Яков: Я провел сутки в больнице, общался и с заложниками, и с террористами, снимал все, записывал. Отношение к этому не может измениться ни через пять, ни через десять лет. Теракт — он и есть теракт. Захват мирных людей, а тем более в больнице, по степени своего цинизма ни с чем не может сравниться. Забывать об этом нельзя. И о тех ошибках, которые совершали силовики, пытаясь штурмовать больницу. Большая часть людей погибла из-за штурма. Нужно было немного по-другому поступить.
Черномырдина до сих пор обвиняют в излишней гуманности за то, что он отпустил Басаева. Я много раз общался с руководителями силовых структур, которые рассказывали: операция была готова, можно было штурмовать и больницу, и колонну. А я до сих пор продолжаю считать, что Черномырдин поступил абсолютно верно. Благодаря ему удалось сохранить очень много жизней.
Басаева и тех, кто участвовал в теракте, в конечном итоге все равно возмездие настигло. Кого-то уничтожили, кого-то задержали и посадили. То есть безнаказанным этот теракт не остался, но жизни были сохранены. Я субъективен, потому что ехал в колонне с заложниками. Понимаю: если бы нашу колонну штурмовали, то шансов уцелеть было бы немного.
Сейчас уже известно, что колонну собирались штурмовать, готовили десант.
Попытку подготовки этого штурма я снял на видео. Когда колонна остановилась, в поле сели вертолеты, у заложников появились панические настроения. Нас террористы посадили вдоль окон, а сами прятались за нами. Было понятно, что в случае штурма первый удар пришелся бы на заложников. Но, видимо, позиция премьера пересилила. Мы постояли в поле и поехали дальше, вертолеты улетели. Штурмовать нас не стали. Эти впечатления остались, я помню все в деталях.
Как журналист вы потом неоднократно встречались с Басаевым.
Спустя два года я встречался с Басаевым и участниками этой операции в Чечне. Тогда Басаев исполнял обязанности премьер-министра Чечни. Мы с ним говорили, он пытался объяснить, что это был вынужденный акт, что он таким образом пытался остановить боевые действия в республике. Что бы он ни объяснял, захват мирных жителей ничем не может быть оправдан.
Я также встречался и с рядовыми террористами. Часть из них вообще не знали, куда они едут. Когда мы ехали из Буденновска в Чечню, меня всю дорогу охраняла девушка, бывшая воспитательница детского сада, они взяли ее с собой в качестве медсестры. Понятно, что она не произвела ни одного выстрела. Когда мы остановились в Хасавюрте, она оставила свой автомат одному из заложников, Толе Баранову, а сама ушла в город покупать туфли. Пока она и другие террористы бродили по Хасавюрту, я получил возможность найти телефон и связаться с «Эхом Москвы» и со своей редакцией, чтобы передать материал. Интересная была история.
Кстати, я неоднократно встречался с Басаевым и во время выборов, когда победил Масхадов, и после них. Он объявлял охоту на меня за мои оценки теракта в Буденновске. Когда мы с ним встретились, я показал ему все фото и видео и доказал, что я в своих оценках был прав. Тогда он отменил свои угрозы. Басаев был довольно серьезным полевым командиром, боевиком и террористом. Федеральные силы тогда имели возможность если не переманить его на свою сторону, то, по крайней мере, начать действовать так, чтобы он работал в интересах России.
Я помню, как он мне жаловался, что ему труднее управлять республикой, чем воевать, потому что он не может отбиться от бабушек, требующих пенсий, зарплат, денег, а Москва их не перечисляет. Это было смешно слышать от человека, который пару лет назад активно воевал и захватывал безоружных людей, а тут ждал помощи от Москвы и не знал, что делать со своими пенсионерами. У него была довольно мощная конфронтация с Масхадовым. Москва не могла определиться, на кого делать ставку, и в результате не стала работать ни с одним ни с другим. В итоге мы получили очередные боевые действия в Дагестане. Тогда эту проблему можно было решить, если бы предметно работали с одним из этих лидеров, лучше даже с Масхадовым. Он где-то в душе оставался советским офицером, с которым можно было работать. Или с Басаевым, который признавал силу и был готов уважать эту силу. Соперником он был чрезвычайно умным и опытным.
Если вспоминать те дни, то что это было?
Страх был, я это чувство нечасто испытывал в жизни. Я остался в больнице после пресс-конференции, просто подошел к Басаеву и попросил разрешения, чтобы меня оставили. Он ко мне приставил охранника, и я всю ночь сидел в коридоре и ждал штурма. Атмосфера страха царила в коридорах больницы. Все боялись не террористов, с ними все было понятно, боялись своих. Все простреливалось. Со всех сторон были окна, и было понятно: если начнется штурм, мало не покажется. Когда явился Ковалев с группой депутатов для переговоров, это было величайшее счастье для заложников. Когда начались переговоры, в больнице царила эйфория. Все понимали, что это реальный шанс остаться в живых. Так оно и произошло.
То же самое в колонне — было неприятно, когда возникала угроза штурма. Но кроме этого все были в полном изнеможении от страшной жары, вода закончилась, каждая бутылка ходила по кругу. К концу дня можно было скорее сойти с ума от жажды, чем от страха штурма. Когда в ночи подогнали пожарную машину и цистерну с водой, из которой начали наливать воду, это было нереальное счастье. Все получили возможность перевести дух и прийти в себя. В этот момент был хороший шанс у спецслужб усыпить всех с помощью этой воды. Но этого сделано не было, и мы поехали дальше.
Обо всем этом я сделал фильм из снятого там видео, который назывался «Стокгольмский синдром России». У нас его показать не удалось, только в Швейцарии.
Этот материал является частью совместного проекта «Буденновск. Хроника» «Ленты.ру» и Speakercom.ru
Источник
Отряды Путина
Господа, а все ли помнят значение понятия «стокгольмский синдром» или «мазохизм»?
Это не только исторический факт или популярный термин из психологии, это ещё и новая повседневная реальность большинства россиян. Почему?
Для начала обратимся к Википедии, которую стремится упразднить наш президент, создав свою, «правильную» энциклопедию.
Цитата:
«Мазохизм — склонность получать удовольствие, испытывая унижения, насилие или мучения.»
«Стокгольмский синдром — термин, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия.
Под воздействием сильного переживания заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.»
А теперь попробуйте понять, коррелируя свои умозаключения с вышеупомянутыми цитатами, причины бесконечного терпения русского народа, которое граничит с мазохизмом.
В чем дело? Почему мы готовы ждать и мучиться по несколько поколений подряд, живя в самой богатой природными запасами стране? В чем причины и какова цель нашего мучения?
Разве не пора полюбить себя, как это хорошо научились делать наши чиновники, и начать достойно жить, давая нашим детям лучшее- веру в светлое будущее? Пока мы даем нашим детям только веру в самую темную и кромешную тьму, которая с каждым годом все больше обволакивает нашу ущербную жизнь.
По статистике нашу минимальную оплату труда уже обогнали все страны, которые ещё двадцать лет назад были на самом дне. Теперь мы поменялись местами. Во Вьетнаме, Украине и многих других ранее дружественных странах минимальная зарплата составляет больше, чем наш эквивалент в 166 долларов.
Медленно, но неуклонно происходит «падение кита» (погуглите это понятие), а мы называем это стабильностью. Смерть – это действительно самое стабильное из того, что может быть. Смешно, но наше руководство об этом позабыло, ведь так приятно живется в окружении несметных богатств. А когда живется «не очень», то о смерти помнишь всегда…
Помнишь, но любишь тех, кто намеренно приближает тебя к «старухе с косой». Приближает не только тебя, но и 120 миллионов людей, заставляя бояться полиции, судов, заставляя жить впроголодь, питаться пальмовым маслом, не иметь возможности качественно лечиться и получать образование, отапливать свои разрушающиеся дома дровами и дышать отходами.
Перечислять можно долго, понятно лишь одно – подобное терпение и любовь лично я могу объяснить только медицинскими диагнозами. А как Вы думаете мы мазохисты или нас постиг стокгольмский синдром?
А может быть есть ещё какая то причина?
Имейте всегда свое мнение на всё происходящее вокруг. Удачи.
Мнение автора личное, оно ни к чему не призывает и не пытается никого оскорбить.
Еще больше новостей без цензуры вы найдете на сайте: journalist24.ru
Статьи на похожие темы:
Зачем Америке конфликт с Ираном?
“Ход конём” от В. В. Путина
Что будет, если Путин уйдет?
Новая волна эмиграции. Почему «не патриоты» бегут из России?
Путину нужна нищая Россия?
Скромный Путин и его друзья миллиардеры
Ложь — главная скрепа путинского режима?
Источник