Дина рубина синдром петрушки doc
Дина Рубина
Дина Рубина – автор романов и повестей, эссе и рассказов, которые переведены на множество языков. Роман «Синдром Петрушки» один из серии «Люди воздуха», которая включает романы «Белая голубка Кордовы» и «Почерк Леонардо».
Скачать книгу Дины Рубиной «Синдром Петрушки» вы можете на нашем сайте в форматах fb2, epub, txt, doc, pdf, rtf по ссылке ниже.
Книги Дины Рубиной захватывают красотой языка, индивидуальной манерой изложения, ярким описанием мест и глубоко прорисованными образами героев.
«Синдром Петрушки» – это сплетение нескольких жанров, это история болезненной любви, замешанная на мистике, психологическая драма главных героев, которая прослеживается с детства на протяжении всей жизни, загадочное семейное прошлое и болезненная страсть. Это страстная зависимость между мужчиной и женщиной, между человеком и куклой, одержимость своим делом и предназначением. Главные герои книги Петр Уксусов – гениальный кукольник и кукольных дел мастер и Лиза, которая страдает редким генетическим заболеванием – его муза, любовь всей его жизни (еще в детстве он полюбил эту рыжеволосую девчушку – вылитую куклу).
Петя – художник, творец, кукловод и манипулятор. Он посвятил Лизе свою жизнь: заменил ей родителей, растил и воспитывал, оберегал, заботился и обеспечивал, по сути, стал ее создателем и как творец захотел сделать ее своей куклой. Как творец он влюблен в свое творение. Вот только она не кукла. Она не может безраздельно принадлежать ему, но не может и жить без него. Это борьба двух ярких личностей, которые неразрывно связаны на более высоком уровне. Рок, судьба или проклятие?
Сюжет романа многоплановый, полный тайн и сюжетных линий, где куклы оживают, а люди становятся марионетками. Он завораживает и увлекает в мир старинных кукол и их создателей. Здесь куклы, такие же герои книги. У каждой своя роль, свой характер, а иногда и власть над создавшим их кукловодом.
На сайте вы можете купить книгу «Синдром Петрушки» или читать онлайн.
«Синдром Петрушки» – жизненная история о жизни и любви, творчестве и страсти, о родовых проклятиях и патологической зависимости. Она не оставляет читателя равнодушным, заставляет сопереживать героям, подталкивает к глубоким размышлениям. А своеобразная манера изложения Дины Рубиной просто погружает в атмосферу разных городов и событий.
СКАЧАТЬ БЕСПЛАТНО КНИГУ «Синдром Петрушки»
По ссылке
доступен
фрагмент книги,
который
предоставлен
издателем для
бесплатного
ознакомления.
После прочтения вы можете купить полную версию книги по ссылке в конце
ознакомительного
фрагмента
Отзывы о книге «Синдром Петрушки»
Источник
Дина Рубина
Синдром Петрушки
«Однажды, силою своей превращая воздух в воду, а воду в кровь и уплотняя в плоть, создал я человеческое существо – мальчика, тем самым сотворив нечто более возвышенное, чем изделие Создателя. Ибо тот создал человека из земли, а я – из воздуха, что много труднее…»
Тут мы поняли, что он (Симон Волхв) говорил о мальчике, которого убил, а душу его взял к себе на службу.
Псевдоклементины (II век н. э.)
Часть первая
Глава первая
«…И будь ты проклят со всем своим балаганом! Надеюсь, никогда больше тебя не увижу. Довольно, я полжизни провела за ширмой кукольника. И если когда-нибудь, пусть даже случайно, ты возникнешь передо мной…»
Возникну, возникну… Часиков через пять как раз и возникну, моя радость.
Он аккуратно сложил листок, на котором слово «кукольник» преломлялось и уже махрилось на сгибе, сунул его во внутренний карман куртки и удовлетворенно улыбнулся: все хорошо. Все, можно сказать, превосходно, она выздоравливает…
Взглядом он обвел отсек Пражского аэропорта, где в ожидании посадки едва шевелили плавниками ночные пассажиры, зато горячо вздыхал кофейный змей-горыныч за стойкой бара, с шипением изрыгая в чашки молочную пену, и вновь принялся рассматривать двоих: бабушку и внучку-егозу лет пяти.
Несмотря на предрассветное время, девочка была полна отчаянной энергии, чего не скажешь о замордованной ею бабке. Она скакала то на правой, то на левой ноге, взлетала на кресло коленками, опять соскальзывала на пол и, обежав большой круг, устремлялась к старухе с очередным воплем: «Ба! А чем самолет какает, бензином?!»
Та измученно вскрикивала:
– Номи! Номи! Иди же, посиди спокойно рядом, хотя б минутку, о-с-с-с-поди!
Наконец старуха сомлела. Глаза ее затуманились, голова медленно отвалилась на спинку кресла, подбородок безвольно и мягко опустился, рот поехал в зевке да так и застопорился. Едва слышно, потом все громче в нем запузырился клекот.
Девочка остановилась против бабки. Минуты две неподвижно хищно следила за развитием увертюры: по мере того как голова старухи запрокидывалась все дальше, рот открывался все шире, в контрапункте храпа заплескались подголоски, трели, форшлаги, и вскоре торжествующий этот хорал, даже в ровном гуле аэропорта, обрел поистине полифоническую мощь.
Пружиня и пришаркивая, девочка подкралась ближе, ближе… взобралась на соседнее сиденье и, навалившись животом на ручку кресла, медленно приблизила лицо к источнику храпа. Ее остренькая безжалостная мордашка излучала исследовательский интерес. Заглянув бабке прямо в открытый рот, она застыла в благоговейно-отчужденном ужасе: так дикарь заглядывает в жерло рокочущего вулкана…
– Но-ми-и-и! Не безззобразззь… Броссссь ш-ш-ша-лить-сссссь… Дай бабуш-шшш-ке сссс-покойно похрапеть-ссссь…
Девочка отпрянула. Голос – шипящий свист – раздавался не из бабкиного рта, а откуда-то… Она в панике оглянулась. За ее спиной сидел странный дяденька, похожий на индейца: впалые щеки, орлиный нос, вытянутый подбородок, косичка на воротнике куртки. Самыми странными были глаза: цвета густого тумана. Плотно сжав тонкие губы, он с отсутствующим видом изучал табло над стойкой, машинально постукивая пальцами левой руки по ручке кресла. А там, где должна была быть его правая рука… – ужас!!! – шевелилась, извивалась и поднималась на хвосте змея!
И она шипела человечьим голосом!!!
Змея медленно вырастала из правого, засученного по локоть рукава его куртки, покачивая плоской головой, мигая глазом и выбрасывая жало…
«Он сделал ее из руки!» – поняла девочка, взвизгнула, подпрыгнула и окаменела, не сводя глаз с этой резиново-гибкой, бескостной руки… В окошке, свернутом из указательного и большого пальцев, трепетал мизинец, становясь то моргающим глазом, то мелькающим жалом. А главное, змея говорила сама, сама – дядька молчал, чесслово, молчал! – и рот у него был сжат, как у сурового индейца из американских фильмов.
– Ищо! – хрипло приказала девочка, не сводя глаз со змеи.
Тогда змея опала, стряхнулась с руки, раскрылась большая ладонь с длинными пальцами, мгновенно и неуловимо сложившись в кролика.
– Номи, задира! – пропищал кролик, шевеля ушами и прыгая по острому колену перекинутой дядькиной ноги. – Ты не одна умеешь так скакать!
На этот раз девочка впилась глазами в сжатый рот индейца. Плевать на кролика, но откуда голос идет? Разве так бывает?!
– Ищо! – умоляюще вскрикнула она.
Дядька сбросил кролика под сиденье кресла, раскатал рукав куртки и проговорил нормальным глуховатым голосом:
– Хорош… будь с тебя. Вон уже рейс объявили, растолкай бабку.
И пока пассажиры протискивались мимо бело-синих приталенных стюардесс, запихивали сумки в багажные ящики и пристегивали ремни в своих креслах, девочка все тянула шею, пытаясь глазами отыскать чуднóго индейца с косичкой и такой восхитительной волшебной рукой, умеющей говорить на разные голоса…
А он уселся у окна, завернулся в тонкий плед и мгновенно уснул, еще до того, как самолет разогнался и взмыл, – он всегда засыпал в полете. Эпизод со змеей и кроликом был всего лишь возможностью проверить на свежем зрителе некую идею.
Он никогда не заискивал перед детьми и вообще мало обращал на них внимания. В своей жизни он любил только одного ребенка – ту, уже взрослую девочку, что выздоравливала сейчас в иерусалимской клинике. Именно в состоянии начальной ремиссии она имела обыкновение строчить ему гневные окончательные письма.
* * *
Привычно минуя гулкую толкотню зала прибытия, он выбрался наружу, в царство шершавого белого камня, все обнявшего – все, кроме разве что неба, вокруг обставшего: стены, ступени, тротуары, бордюры вкруг волосато-лакированных стволов могучих пальм – в шумливую теплынь приморской полосы.
Всегда неожиданным – особенно после сирых европейских небес – был именно этот горячий свет, эти синие ломти слепящего неба меж бетонными перекрытиями огромного нового терминала.
Водитель первой из вереницы маршруток на Иерусалим что-то крикнул ему, кивнув туда, где, оттопырив фалды задних дверец, стоял белый мини-автобус в ожидании багажа пассажиров. Но он лишь молча поднял ладонь: не сейчас, друг.
Выйдя на открытое пространство, откуда просматривались хвосты самолетов, гривки взъерошенных пальм и дельфиньи взмывы автострад, он достал из кармана куртки мобильный телефон, футляр с очками и клочок важнейшей бумаги. Нацепив на орлиный нос круглую металлическую оправу, что сразу придало его облику нарочитое сходство с каким-то кукольным персонажем, он ребром ногтя натыкал на клавиатуре номер с бумажки и замер с припаянным к уху мобильником, хищно вытянув подбородок, устремив бледно-серые, неизвестно кого и о чем умоляющие глаза в неразличимую отсюда инстанцию…
…где возникли и томительно поплыли гудки…
Теперь надо внимательно читать записанные русскими буквами смешные слова, не споткнуться бы. Ага: вот кудрявый женский голосок, служебное сочетание безразличия с предупредительностью.
– Бокер тов! – старательно прочитал он по бумажке, щурясь. – Левакеш доктор Горелик, бвакаша[1]…
Голос приветливо обронил картавое словцо и отпал. Ну и язык: бок в каше, рыгал Кеша, ква-ква…
Что ж он там телепается-то, господи!.. Наконец трубку взяли.
– Борька, я тут… – глухо проговорил он: мобильник у виска, локоть отставлен – банкрот в ожидании последней вести, после которой спускают курок. И – горло захлестнуло, закашлялся…
Тот молчал, выжидая. Ну да, недоволен доктор Горелик, недоволен. И предупреждал… А иди ты к черту!
– Рановато, – буркнул знакомый до печенок голос.
– Не могу больше, – отозвался он. – Нет сил.
Оба умолкли. Доктор вздохнул и повторил, словно бы размышляя:
– Ранова-а-то… – и спохватился: – Ладно. Чего уж сейчас-то… Поезжай ко мне, ключ – где обычно. Пошуруй насчет жратвы, а я вернусь ближе к вечеру, и мы все обмозгу…
– Нет! – раздраженно перебил тот. – Я сейчас же еду за ней!
Сердце спотыкалось каждые два-три шага, словно бы нащупывая, куда ступить, и тяжело, с оттяжкой било в оба виска.
– Подготовь ее к выписке, пожалуйста.
…Маршрутка на крутом повороте слегка накренилась, на две-три секунды пугающе замешкалась над кипарисовыми пиками лесистого ущелья и стала взбираться все выше, в Иерусалимские горы. День сегодня выходил мглисто-солнечным, голубым, акварельным. На дальних холмах разлилось кисельное опаловое озеро, в беспокойном движении которого то обнажался каскад черепичных крыш, то, бликуя окнами, выныривала кукольно-белая группка домов на хвойном темени горы, то разверзалась меж двух туманных склонов извилисто-синяя рана глубокой долины, торопливо затягиваясь таким же длинным жемчужным облаком…
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Источник
Сюжет действа, судя по визгливым выкрикам кукол и ответному смеху в зале, был веселый и назидательный, но Петя видел, что куклы прикидываются и что сами они, их тайная жизнь гораздо значительнее того, что на ширме происходит.
Если что-то не вполне съедобное завернуть в красивую обертку, станет ли оно настоящей конфеткой?
Ладно, усложним задачу, чтобы ответ не казался очевидным. Что если этого несъедобного всего 10 граммов, оно залито сверху толстым слоем качественного швейцарского шоколада и посыпано вкусными орешками, тогда как?
С романом Рубиной у меня именно такая моральная проблема. В нём есть толстый вкусный слой, многое собой прикрывающий и чем-то, безусловно, ценный, но в самой глубине, подо всей аппетитной маскировкой, скрывается абсолютно несъедобный для меня жанр – классическая российская чернуха.
Противоположности, как известно, притягиваются, а если кто-то слишком круто заберет вправо, то рискует оказаться слева – провернётся.
Поэтому последующие вкусности будут в отзыве соседствовать с неаппетитностями. Свет и Тьма, битва Бобра с Козлом и всё такое.
Вкусное номер раз – мир кукол и кукловодов
Главный герой книги, Пётр Уксусов, он же Мартын, он же Петрушка, с детства занимается куклами. Он их мастерит, он их “водит” по сцене во время спектаклей и уличных выступлений, он ими живет. В 8 лет судьба сводит его с увлеченным кукольником, который за несколько лет обучает его основам ремесла. Подробные описания изготовления реквизита и работы с ним (в т.ч. за ширмой провинциального театра) прилагаются.
Похоже, Рубина немало времени потратила на сбор материала – текст изобилует массой интересных деталей, которые простому человеку просто неизвестны. Кукол я люблю, сама когда-то шила и понимаю, что действо это в чём-то действительно почти мистическое, поэтому читать было очень интересно.
Осторожно – неаппетитность! Большое количество узкоспециализированных подробностей наверняка кому-то может показаться скучным.
Кадр из сериала “Синдром Петрушки” (2015). В главной роли – Евгений Миронов
Вкусное номер два – волшебные описания природы и городских ландшафтов
Изобилующее флешбэками действие романа происходит попеременно в Иерусалиме и Праге, на Сахалине и во Львове. Для каждого города Рубина находит потрясающе живые, ароматные слова, рисующие превосходную картинку описываемого ею места. Читая её строки, хочется вскочить с дивана, снять с карточки последние деньги, наскоро покидать в чемодан самое необходимое и, не откладывая, рвануть Туда, бродить по тем самым улочкам, разглядывать те самые здания, искать на стенах те самые изображения и барельефы.
… заваленная снегом, волшебно освещенная гроздьями театральных фонарей Прага – это особый жанр: смесь балета со сновидением в сопровождении стойкого запаха жареных шпикачек.
Осторожно – неаппетитность! Когда автор примерно в том же стиле начинает описывать людей, их речь и события, получается нечто не вполне адекватное реальности (даже особой, кукольной, какую нам тут выстраивают на протяжении всех четырех сотен страниц текста). Более того, в такие моменты Рубина опасно приближается к стилю повествования Макса Фрая, а там уже, простите, не сочная речь, а полнейшее словоблудие.
Кадр из сериала “Синдром Петрушки”. В роли Лизы – Чулпан Хаматова
Вкусное номер три – сложные, неоднозначные персонажи
Будущий кукольник Петя в 8 лет утащил из коляски годовалую девочку с огненными волосами, решив, что она будет его главной куклой. Многие годы они с Лизой растворялись друг в друге и мучили(сь) одновременно, неистовствовали и вынужденно разлучались, рожали и хоронили ребенка, любили и ненавидели. Не умели только одного – жить самодостаточно, вне рамок собственного кукольного мира.
Картина с каждой стороны дополняется несколькими красочными штрихами. У Пети – львовская бабушка, а у Лизы – покончившая с собой мать и невесть с чего пустившаяся в бега тётка. Драчливый инвалид-отец и похотливый мудак, женщины-терпилы и женщины, попытавшиеся взять судьбу в свои руки, семейные тайны и фамильные предания, легенды о Холокосте и еврейских проклятиях, бытовуха израильской психиатрички и российского полунищенского существования – вброшенных авторов в это густое варево ингредиентов хватило бы и на несколько романов.
Осторожно – неаппетитность! По мере чтения, с увеличением числа наворотов семейных трагедий, отлично начинавшаяся история всё больше скатывается в нарочитый, закрученный на потребу публике фарс. Да, “кукольность” (читай – театральность) всего показанного здесь неоднократно подчеркивается, но финал при таком замахе оставляет неприлично много вопросов. Гора родила мышь, а истерзанные души главных героев успокоились как-то уж слишком мелочно и неожиданно.
Кукла Корчмарь играет в сюжете не последнюю роль. Он тоже трикстер
Вкусное номер четыре – всеохватная идея трикстера
Не, не, он не плохой и не хороший. Не ест живы и не ест мартвы! Он такой персонаж… Мораль и честь – это не про него. Понимаешь, он – ТРИКСТЕР! Это такое вечное существо из подземного мира. Он плут, разрушитель… Все ему дозволено: и с неба, и из-под жеми. И ему много тысёнц лят.
Трикстеры тут повсюду – в них играют, ими играют, они играют. Все тут не просто люди-куклы, но и плуты-обманщики. Раздают обещания и тут же их нарушают, ищут себе послушных марионеток и сами с радостью ими же и становятся.
Осторожно – неаппетитность! От градуса экспрессии всей этой братии порой становится неуютно. Даже у самой фарсовой кукольной истории, кажется, должна быть идея и/ или мораль. Здесь финал рушит любые предположения относительно понимания произошедшего. Свести всё к сложным взаимоотношениям двоих псевдовлюбленных людей (настоящей любовью такое назвать, увы, невозможно), повторюсь, выглядит слишком просто. Сладкое и обоюдное схождение с ума? Нет уж, увольте!
Фото взято с сайта ruskino.ru
Вкусное номер пять – камео автора
Когда главный герой отправляется за консультацией к некому профессору Ратту, тот весело сообщает, что “на днях подарил одной писательнице эпиграф для ее нового романа о сумасшедшем кукольнике”. Приведенные им слова совпадают с эпиграфом “Синдрома Петрушки”.
Профессор гордится собственной находкой, “если, конечно, дама не испаскудит своим романом мой чудесный эпиграф”.
Осторожно – неаппетитность! И снова возникает мысль о фарсе. Идея тщательно выстроенного в формате кукольного представления повествования разбивается от столь грубого столкновения с реальным миром. Да, это забавно. Но стоило ли втягивать себя внутрь текста, если это помешало восприятию? Не попахивает ли такое “искусство ради искусства” самолюбованием?
Мне и сейчас при каждой встрече хочется сразу всучить ему в руки какую-нибудь куклу, чтобы вместо отчужденной маски увидеть его настоящее лицо.
Приятного вам шелеста страниц!
Источник